Петр Смычагин - Тихий гром. Книга четвертая

Промаявшись так часов до семи, поднялся Василий, коня напоил, овса ему сыпнул. А после завтрака поехал в больницу. О Макаре Ефимья слышала много еще от Кати, но видеть его не доводилось, потому наказала:

— Коли повезешь Макара домой, завези поглядеть непременно.

— Хоть повезу, хоть не повезу, все равно заеду! — крикнул в ответ Василий.

Не прямо к вокзалу направился он, а сперва к Совету завернул и узнал, что в Бродовскую на выручку комиссии снаряжается небольшой отряд на трех тройках. Хоть бы успела помощь!

К больнице подъезжал он, когда уж морозное солнышко, придавленное дымчатой хмарью, натужно выбралось из-за сопки. Город кипел муравейником, по улицам сновали подводы то по одной, то целыми обозами, груженные всяким добром и порожние. По тротуарам и по дороге спешили куда-то люди: или дела у них неотложные, или мороз подгонял.

У коновязи больничной стояла парная упряжка с красивой кованой кошевой. И кучер на облучке торчал. Да еще согнулась рыжая клячонка, заложенная в простые розвальни.

— Пускают в больницу-то? — привязывая Карашку, спросил Василий у кучера.

— Кого, пущают, а кого, может, и нет, — ответил мужик отрывая сосульки с пышных усов. — Мово хозяина вон пустили еще до́ свету.

Когда Василий повернулся к подъезду, отворилась больничная дверь и из нее вышел стройный человек в высокой курпейчатой шапке, в распахнутой крытой шубе, в белой сорочке с галстуком и высоко застегнутом жилете.

— Опередил я тебя, выходит, Вася, — сказал, подходя, Виктор Иванович и едва заметно усмехнулся! — Ты все едешь, а я уж нагостился вот, уезжаю.

— Дак не спал ты, что ль, Виктор Иванович? — от растерянности едва нашелся Василий, глядя в усталые, провалившиеся глаза Данина.

— А я уж и не помню, когда спал последний раз по-настоящему… К Макару не торопись, дай позавтракать ему спокойно. — Видя растерянность Василия, Виктор Иванович понимал, отчего она, и, еще невесело усмехнувшись, добавил: — Приходится, Васек, иногда и барином рядиться, чтобы с барами речь вести.

Так и не дойдя до ступенек, Василий остановился закурить, потому как все равно подождать придется. А Виктор Иванович сел в красивую кошеву, запряженную парой добрых коней, и покатил в город. Множество разных мыслей и воспоминаний породила эта неожиданная встреча. Ведь сколько уж раз удивлял Василия этот странный человек, до войны казавшийся обыкновенным.

Макара встретил он в коридоре. В накинутом на плечи халате тот шел, опираясь на винтовку, как на костыль. Видимо, покурить после завтрака подался. Рука левая подвязана у него. Василий, бросился обнять дядю и вроде бы несильно тиснул, а Макар закряхтел и посторонился.

— Ты, видать, уж забыл, племянничек, — сказал он, двинувшись по коридору, — как сам-то не хотел обниматься в лазарете.

— Было, — согласился Василий, — да теперь прошло. Только вот погодушку загодя слышу, как старик.

— А Григорий как, здоров?

— Да ведь он в этой же вот больнице лежал, как добрались мы сюда. И дома раза два погудел его котелок…

— Инвалидами все смолоду поделались, черти. Да ладно хоть живы поколь. Митрий-то пишет Миронов?

— Да еще летом писал из лазарета, и вот с тех пор ни слуху ни духу.

— Об вас-то мне кой-чего сказывал Виктор Иванович.

— У тебя, что ль, он был только что вот?

— Это был он по другому делу. Ты встрел его? Он же мне и сказал, что ты заехать должен.

В конце коридора можно было курить и разговаривать в закутке. Никто тут не помешает.

— А винтовку-то заместо костыля, что ль, выдали тебе? — спросил Василий.

— Э-э, винтовочка эта, кажись, милейши Дарьи теперь для мине. Не отдал я ее, как ранили. Да и подстрелили-то ведь прямо тут вот, на площади у вокзала… Депо уж взяли, в вокзал заскочили мы с Андроном…

— Он тоже здесь?

— Да кто ж его знает. От самого Питера шли рядышком. И сюда пособил он мне добраться. А теперь тоже, может, лежит гдей-то, как и я, а может, в земле или в снегу валяется. А может, в полку служит… Ничего не, слыхал я об ем… Да ежели б в полку, то все равно бы за это время прибежал хоть разок.

— А ранен-то куда ты?

— Один раз в ногу, тута вот, на площади. Казачня вся поразбежалась, никого не было, а на мою долю нашлось. Да с этой-то я бы через недельку-другую домой удрал. А тута вот, прямо в палате, еще одну схлопотать угораздило. В плечо в левое. Эта позанозистее оказалась, кость задела да гнить начала.

— Как же это, в палате-то?

— А так вот. На прошлой неделе перед вечером, смеркаться уж стало, лежим. Огня еще не зажигали. Стук, шум какой-то за дверями послышался. А потом врывается в палату человек в коротком черном кожане с воротником. И пистолет у его в руке. Подскакивает к моему окну и рвет шпингалеты. Я спрашиваю, чего ты делаешь, а он одной рукой окно растворяет, а другой в меня пистолет направил. Пока я за свою родную схватился да патрон всунул, он уж выскочил. Я и саданул по ему, да поторопился, ранил только. А он мне ответить сумел и бежать было вдарился. Тут Виктор Иванович заскочил и срезал его из нагана. А потом и говорит: «Знаешь, какого зверя ты уложил? Самого жандармского полковника Кучина!» Вот дело-то какое… Скрывались они тут, в больнице, трое. А с Виктором Ивановичем человек пять было. Двоих они там гдей-то взяли, а Кучин сюда мотнулся. Ежели б не мой выстрел, ушел бы, зверюга!

— Дак вон какими делами Виктор Иванович тут занимается, — как-то распевно выговорил Василий. — А сегодня, чего же он тут был?

— Докторишек, видать, щупает. Они же ведь прятали офицерскую эту свору. Одного с теми двумя тогда же взяли. И меня он все выспрашивал, где находился во время первого ранения, куда лицом был направлен. С какой стороны вошла пуля, с какой — вышла. Мы даже съездили с им на то место. И все записал он. Вроде бы выходит, что и первая пуля досталась мне от этой же компании.

— Ну и работка у Виктора Ивановича! Всю нечисть по закоулкам выковыривать да в тюрьму сажать.

— Не только сажать, — возразил Макар, — кое-кого и на распыл пущают. Он ведь в трибунале каким-то главным служит.

— Ну, повысветил ты мне много, дядь Макар, а когда приезжать-то за тобой?

— Месяца полтора, знать, проваляюсь, не меньше. А ты Дарье и никому в хуторе не сказывай про меня поколь.

— Эт отчего же так?

— Ну, скажешь ты — забьется баба, замелется. Сюда, конечно, кинется да еще ребятишек за собой поволокет. А тут — казачишки кругом. Видишь ведь сам, дорога-то какая.

— Да ведь приехал же я, и никто не съел.

— То ты, а то Дарья! Помолчи лучше.

— Помолчать бы можно, — согласился Василий, — да врать-то я не умею.

— А ты не ври. Помалкивай, да и все.

С тем и уехал Василий, что молчать посулился до времени. А свою задержку в городе объяснил тем, что следственную комиссию дожидался из Бродовской. Дождался он возвращения комиссии, с Антоном и Маловым встретился. Но тайна Макарова висела на нем, как непосильный вьюк на ишаке. В глаза Дарье глянуть совестно: дня не проходит, чтобы не вспомнила она о муже.