Владимир Ханжин - Красногрудая птица снегирь

Овинский в нерешительности остановился. Отзывать секретаря парткома представлялось неудобным, и уж совсем неуместно было бы присоединиться к группе. Оставалось повернуть назад. Он уже потянул дверь, но в этот момент глаза председателя горисполкома встретились с его глазами. Тавровый посерьезнел. Окружавшие его невольно посмотрели на дверь. Испытывая ужасную неловкость, Виктор неуверенно осклабился и поклонился. Не спуская с Овинского удивленного холодного взгляда, Федор Гаврилович снял очки, потер их платком, снова надел и, не ответив на приветствие, отвернулся.

Не помня как, очутившись в зале для курения, Овинский лихорадочно затянулся папиросой. Позорная, отвратительная картина продолжала стоять перед глазами: осанистый, величественный Тавровый, поблескивающий стеклами очков и благородной сединой на высоких, коротко подстриженных висках, и его, Овинского, собственная фигура, растерянная, жалкая, согнутая в заискивающем, выжидательном поклоне. Мерзость!

На душе было слякотно и безнадежно.

Хотя Ира никогда не подчеркивала, какое положение занимает ее отец, хотя в ней не было и тени хвастовства, в каждом ее слове об отце слышалась глубокая удовлетворенность тем, что она дочь Федора Гавриловича Таврового.

Отец всегда был окружен ореолом почета. Пионеркой Ира проходила в колонне своих сверстников и сверстниц через огромный торжественный зал, чтобы приветствовать какое-нибудь высокое городское собрание — конференцию или слет; колыхалось впереди красное знамя, трещали барабаны, пели горны, дружно аплодировал залитый светом зал, а над всем этим, на сцене, среди самых уважаемых, первых людей города ей всегда улыбался отец.

Комсомолкой она в рядах демонстрантов вступала на центральную площадь города — маленькая частица могучей, волнующейся людской реки. И над бесконечным потоком знамен, цветов, музыки, песен и приветственных возгласов она снова видела отца, стоявшего на трибуне, перед большими портретами вождей, видела его улыбку и короткое помахивание согнутой руки.

Она гордилась им, и чувство ее было полным и цельным, без единой трещинки, без единого пятнышка сомнений.

Оно ни в какой мере не поколебалось, когда отец встал вдруг между нею и Виктором. Ира просто не допускала, что такое противоестественное положение продлится сколько-нибудь долго; отец всегда поступает правильно, в конце концов он поступит правильно и теперь. Он узнает Виктора и переменится к нему.

Ни огорчительный финал первого визита Виктора в ее семью, ни косые взгляды отца не повлияли на нее. Она с открытой, спокойной смелостью уходила на свидание с любимым, и свидания эти были все более продолжительны и часты.

Ира и Виктор поженились в ноябре все того же 1955 года.

После первой встречи с Овинским Федор Гаврилович упрямился еще с месяц. Было слишком больно видеть, что его Ирка — веснушчатая попрыгушка, которой еще надо покупать куклы, которая еще ровным счетом ничего не знает и задает глупые вопросы, Ирка — самое привычное, самое домашнее, самое ласковое на свете существо — отодвинулась, отдалилась вдруг в какую-то свою жизнь и какой-то пришелец, какой-то самозванец — может быть, шалопай или прохвост — стал для нее ближе родителей.

Но в конце концов пришлось смириться с мыслью о неотвратимости раннего замужества дочери и более основательно, поначалу заочно, познакомиться с будущим зятем. Выбор Ирки оказался совсем неплох. Вскоре Овинского назначили заместителем заведующего отделом горкома партии. Скромная должность, но Хромов, секретарь горкома, подбирал кадры с дальним прицелом: Овинский — инженер, в отделении был на прекрасном счету; молод, а за плечами жизнь, даже повоевать успел. Словом, ничего плохого; как раз наоборот — самые лучшие рекомендации.

Антонина Леонтьевна весь последний год пыталась свыкнуться с неизбежностью отъезда дочери в институт. Пуще всего на свете страшась этого отъезда, она заранее переживала все печали-разлуки. Чтобы хоть немного облегчить душу, мать нет-нет да предавалась обманчивым надеждам на какие-нибудь случайности или перемены. А вдруг в Крутоярске тоже откроется институт? А вдруг Иришка захочет учиться заочно? А вдруг Федора Гавриловича переведут в областной центр?..

Сумасбродное решение дочери отказаться от института и остаться в Крутоярске сбило Антонину Леонтьевну с толку. Она возмущалась и протестовала, но все выражения ее возмущения и протеста — слезы, сердитое молчание, выговоры, упреки — были лишены силы, потому что возмущалась и протестовала она только разумом, а сердцем, сама себе в том не смея признаться, радовалась. Самое ужасное — разлука с дочерью — теперь не угрожало ей.

Постепенно оправившись от неожиданности и обретя способность рассуждать спокойно, Антонина Леонтьевна пришла к выводу, что, пожалуй, ей даже следует быть чуточку благодарной тому нежданному герою, из-за которого Иришка столь круто изменила свои прежние намерения. Насколько все у них серьезно, выйдет или не выйдет Иришка замуж — еще неизвестно, зато дома остается, это уж определенно. Поучится в техникуме, повзрослеет, наберется ума-разума, тогда и поедет в институт. Чего ж тут возмущаться, чего ж печалиться?

Каждая мать мечтает о счастье дочери или сына. Но какая мать точно знает, как именно будет выглядеть оно, это счастье? В воображении матери рисуются светлые, радостные, но очень туманные и неустойчивые картины. Даже самые безвольные дети в конечном счете становятся главными авторами своей жизни. А мать? Мать чаще всего лишь приспосабливает свои прежние туманные и зыбкие видения к тем реальным понятиям о счастье, к тем целям и упованиям, которым следуют дети.

Овинский с первой же встречи понравился Антонине Леонтьевне. Слава богу, не стиляга, не длинногривый какой-нибудь, не из тех, что брюки дудочкой и пиджак до колен. И образован, и жизнь повидал. Надежный, основательный человек.

Но, конечно, он понравился ей не только в силу этих своих качеств, а прежде всего потому, что он нравился дочери. И хотя Антонина Леонтьевна уверяла себя, что не позволит Иришке и помышлять о замужестве, хотя твердила Федору Гавриловичу, что у девочки быстро выветрится ее блажь, что дочка просто начиталась романов и насмотрелась фильмов, она, часто сама того не подозревая, очень пристально и серьезно приценивалась к Овинскому.

Ее смущал его возраст — на десять лет старше Иришки. Но бежали дни, увлечение Иры не только не ослабевало, а, напротив, все более властно овладевало дочерью, и возраст Овинского уже перестал смущать Антонину Леонтьевну. Наоборот, она вдруг нашла, что именно этим и хорош выбор дочери. Что проку от молоденького: сам ребенок да жена ребенок, натворят глупостей — потом не расхлебаешь.