Борис Лапин - Избраное

Ехали дальше, к хишонскому перевалу,
По снежному обрыву гуськом, гуськом.
И сказали локайцы: — Чего нам недоставало,
Когда мы домовали над своим очагом?

И сказал Абдулло-хан: — Ударьте в барабаны
И коней соберите на подгорбине горы —
Мы будем судить вас, отступники от Корана, —
И выхватил маузер из деревянной кобуры.

И вот он повел их по скалистой опушке
В последний суровый и безрадостный поход,
И в брошенной мечети хмурые служки
Списывали новых трех убитых в расход.

И тихо, позванивая саблями о ветки,
Всю ночь сквозь бурс [15] Всю ночь сквозь бурс… Бурс — горный можжевельник, арча. шел бандитский отряд,
Пока не услышали локайцы из разведки,
Как тени в ущелье ползут и говорят.

Это не тени. Это ожидает
Красная засада гиссарских дехкан.
Это не тени. Под звездой сверкает
Вороненым дулом бедняцкий наган.

Кто видел сажу и пепел [16] Кто видел сажу и пепел… Общее построение этих строф варьирует обычную для песни схему. В другом варианте (записанном в с. Мотраун Язгулом) первая строфа звучит так: «Кто видел дыню и гранат у подножия виселицы? — Кто видел рыбу и змею в гнезде синицы? — Глупый парень, ты хочешь от бабы верности. — Не бывает верной сабли, верной бабы и верного коня». у логовища луны?
Кто видел белку и зайца в горах шакальей страны?
Кто видел верность от женщин, от сабли и от коня?
Кто видел муллу и князя без туго набитой мошны?
Кто это видел, брат?

Бывали у нас солдаты из царственной Бухары,
Бывали у нас чиновники, считали наши дворы,
Бывали у нас отрядники из свиты Салим-Подшо [17] Салим-Подшо — турецкий авантюрист Селим-паша, соратник Энвера, в 1920–1922 годах был участником бандитских отрядов, боровшихся с революцией в Восточной Бухаре. ,
Бывали у нас. И часто в садах горели костры.
Все бывали у нас, брат.

Я слышал, — есть государство, где вечно светит луна.
Я слышал, — там есть базары, где царствует тишина.
Я слышал, — когда дарвазцы ласкают своих цариц,
То вечность им коротка, а минута слишком длинна.
Вот что я слышал, брат.

Я слышал, видел, помню, но знаю только одно —
Все эти басни постылы, как выдохшееся вино.
Я знаю, — в Сталинабаде [18] Сталинабад — столица Таджикистана (б. Дюшамбе) с 30 тыс. жителей, аэродромом, железной дорогой; электростанцией, автобусами, зданиями ЦИК и СНК, из окон которых видны четыре горных хребта. Несколько лет назад на месте «шумного» майдана (площади) здесь был полуразрушенный угрюмый кишлак. Из отверстий в крышах выходили редкие дымы. стоит великий майдан,
Где клубы, автомобили, огни, заводы, кино.
Вот что я хорошо знаю, брат.

Приходи ко мне, сестрица.
Нам спляшут «раккасы» [19] Нам спляшут «раккасы»… Возвращаясь из долин, где он работал на хлопкоочистительном заводе, горец устраивает посиделки — «шаунишени» — для друзей и знакомых. Там пьют чай под дютар и бубен. Приглашенные «раккасы» (профессиональные танцоры) из ближнего села представляют «Краскома и Энвер-пашу», «Девушку», «Цветок мака и мотылька». Такой рабочий, вернувшись в горы, выдвигается на первые места в своем селении. Он бывает застрельщиком в организации колхоза, его выбирают в совет. .
Посиди со мной, сестрица,
Послушай рассказы:

Я бродил в Больших Долинах [20] Я бродил в Больших Долинах… В сознании горца весь долинный Таджикистан — «Большие Долины» — объединяется именем «Гиссар», по маленькому городку с цитаделью, где помещалась канцелярия бека в эмирские времена.
До нового года,
Но зато я много видел
Чужого народа.

Гей, сердце, друг, джан!

Что за люди там, в Гиссаре!
В законах не крепки,
Вместо чалм и тюбетеек
Они носят кепки.

Что за школы там, в Гиссаре,
Дома и мечети!
Не мечети — это ясли,
Где играют дети.

Гей, сердце, друг, джан!

А когда приходишь
В гости, Хозяин, встречая,
В пиале тебе подносит
Китайского чая.

А когда приходишь в клубы,
У входа встречая.
Пионер тебе подносит
Китайского чая.

Гей, сердце, друг, джан!

Я бывал в Кабадиане,
В далеком Термезе,
Видел близко паровозы —
Арбы на железе.

Я бывал в Сталинабаде —
Вот это столица:
Есть чему нам подивиться…
Послушай, сестрица!

Гей, сердце, друг, джан!

В закопченной горной цитадели,
От Пянджа несколько фарсах [22] От Пянджа несколько фарсах… В нескольких милях от границы стоят старинные крепости афганских владетелей, похожие на кирпичные печи. В них разместились бухарские беглецы. ,
Пять ханов Бухары сидели
В чалмах, в парчевых поясах.

Сказал Беки-Джан из Ванча:
— Наша вотчина славится рудой,
Красивыми девушками, зобом,
Козами, дающими удой.

Диль-Овар, хаитский полковник,
Сказал: — В моем амляке
Растет вихрастый тутовник,
Толчеи скрипят на реке.

— А наш Ягич разве хуже?
Шепни мне, друг ясаул, —
В ответ ему мир Ягича
Сказал и сладко вздохнул.

— Или наших краев богатство, —
Сказал кулябский датха [23] Ясаул, мир, дахта… В «амляки» — феодально-административные единицы деления прежней Бухары — посылались «на кормление» эмирские дядьки, полицейские, бывшие палачи и т. д., получавшие титулы: «датха», «тук сабо», «ясаул», даже «мир» — властитель. :
— Труды и хлеб землепашца —
Мотыга, серп и соха?

Или мой амляк знаменитый,
Где сушат черный изюм! —
Воскликнул славой повитый
Старик Саадат-Махсум. —

А суд на базарной площади!
А казни! А пестрые ковры!
А жирные холеные лошади,
Князья великой Бухары!

………………………………..
Об этом не стоит вам труда
И помнить, ваша милость.
Все это ушло от вас навсегда,
Ушло, исчезло, скрылось.