Борис Изюмский - Призвание

Сергей Иванович встал и прошелся между партами.

После первого неудачного знакомства с девятиклассниками на уроке химии, после разговора с ними в тот же день, он стал напряженно искать — с чего же, собственно, начать работу классного руководителя?

Лет семь тому назад Сергей Иванович потерпел поражение у выпускников только потому, что пытался чрезмерно опекать восемнадцатилетних «деток», водить их за руку, то и дело обращался к их родителям, а не к их комсомольской чести. Ошибку нельзя было повторять.

В классе Кремлева, еще до его прихода, созрел коллектив, но какой-то замкнутый, не ощущавший себя частицей общешкольного, Не плохо учились, однако, не многие помогали соседям, дружили, но «по-семейному», взглядом не охватывая флангов всего школьного строя, и жили по принципу «главное, чтобы у нас все было в порядке». Надо было влить их в общий школьный поток, но это могло произойти не раньше, чем он изучит своих питомцев.

Сергей Иванович прочитал сочинения юношей по литературе, где они рассказывали о любимых героях и книгах, побывал на комсомольском собрании, в первый же воскресный день отправился с ними на выставку картин художников города.

«Завитки личности», о которых говорил великий педагог Макаренко, стали проступать все яснее и яснее, и теперь можно было подумать о месте каждого из них в общешкольном строю.

Но для того, чтобы девятый класс почувствовал ответственность за успех всей школы, надо было найти опору внутри класса.

— Сергей Иванович, можно вас на минутку? — шопотом обратился к учителю Костя Рамков, поднимая от учебника возбужденное лицо.

— Что у вас? — подходя к Косте, спросил Кремлев.

— Сергей Иванович, можно таким тезисом изложить эту мысль? — протягивая учителю тетрадь, спросил Рамков и выжидающе устремил на него огромные глаза.

— Вполне, — одобрил учитель, возвращая тетрадь.

Костя быстрым движением руки забросил рассыпающиеся светлые волосы назад и снова припал к тетради.

«Вот один из этой желанной опоры», — подумал Сергей Иванович.

Костя был вспыльчив, но добр, находился вечно в движении, был переполнен планами и легко поддавался хорошему влиянию. Казалось, Костя только ждал, когда развяжут его энергию, дадут ей развернуться по-настоящему. В перемены он кого-то мирил, на кого-то обрушивался, стремительно появлялся то на первом, то на третьем этаже, с готовностью брался за каждое поручение комитета или классного руководителя и вкладывал в эти дела весь жар свей поэтической души.

Стоило Косте появиться в актовом зале, как тотчас к нему слетались помощники и друзья.

— Костя, ты написал статью для газеты?

— Костя, в восьмом «Б» плохо сдают на ГТО…

Он был вратарем школьной команды «Стрела», гимнастом и стрелком.

Как председатель учкома Костя восполнял недостающие секретарю комитета комсомола Богатырькову быстроту и страстность действий, но сам нуждался в контроле. Он иногда терял чувство меры и забывал об ученических обязанностях, поэтому его следовало даже ограждать от некоторых общественных забот.

Впереди Кости сидел Сема Янович — маленький, с темными родинками на тонкой шее, с копной черных колец — волос.

Отвечая учителю, Сема так увлекался, что мог вдруг полезть пальцем в свой ботинок, будто затем, чтобы достать попавший туда камушек, и продолжать при этом говорить, как ни в чем не бывало. Если же класс при виде такого зрелища от удовольствия грохотал, он делал паузу, непонимающе поморгав, выжидал, пока товарищи успокоятся, и, мотнув головой, как бы говоря «ну, я пошел дальше», — продолжал отвечать.

В разбухшем Семином портфеле с плохо закрывающимся замком всегда было что-нибудь интересное и самое новое: свежий номер «Огонька», только что вышедший роман, объемистый труд ученых-астрономов.

У Семы — лучшего математика школы — множество подшефных из других классов, на него невозможно было глядеть без улыбки, когда он, стоя в стороне, с сияющей физиономией слушал, как кто-нибудь из его опекаемых обещал Якову Яковлевичу «улучшить успеваемость». При этом умные, добрые глаза Семы как бы говорили: «Уверяю вас, все получится именно так, как он обещает».

Сергей Иванович тихо подошел к нарте, за которой сидел Виктор Долгополов.

Как всегда безупречная чистота в тетради. Круглый, ясный почерк. Обстоятельность плана.

Виктор Долгополов был «ходячей энциклопедией» класса, его «ученым мужем».

Застенчивый, немного сутулый, с мягкими, округлыми чертами лица и золотистым пушком на девичьи-нежных щеках, он сам почти никогда не поднимал на уроках руку для ответа. Но если никто ответить не мог, и вызывали его, Долгополов вставал, проводил несколько раз чуткими пальцами по крышке парты и, словно смущаясь своей осведомленностью, негромким голосом давал краткий точный ответ.

В его характере, пожалуй, нехватало мужественности, инициативы, но он был кристально честен и охотно поддерживал любое хорошее дело.

Почувствовав за своей спиной учителя, Виктор поднял голову и посмотрел на Сергея Ивановича рассеянно-вопросительным взглядом.

— Работайте, работайте, — легко прикасаясь ладонью к его плечу, сказал учитель и прошел дальше.

В общем, опора была. И, конечно, для него, как для классного руководителя, сейчас важнее было не Балашова «завоевать», а противопоставить ему коллектив.

Приглядываясь в эти дни к Борису Балашову, Сергей Иванович обнаружил в нем тонко развитый художественный вкус, казалось бы находящийся в полном противоречии со склонностью Бориса к показному, к позерству. На людях он все время выдумывал себя и выдумка была много хуже оригинала. Он любил разыгрывать сноба, хотя, по существу, не был им; иронически улыбался, желая скрыть замешательство или недовольство собой; не обладая выдающимися способностями, умел делать вид, что они у него есть; имея хорошую память, не очень-то обременял свою персону работой и, с подчеркнутым спокойствием, получал тройки. Его страстью был спорт, особенно водный. Балашов мог не помнить исторических дат, потому что в нем не было пробуждено самолюбие ученика, но зато знал десятки цифр — рекордов и норм; мог не помнить имен героев изучаемых произведений, но знал имена и даже отчества чемпионов, эксчемпионов и претендентов в чемпионы. Да и сам был чемпионом города по плаванию стилем «кроль».

Кремлев не считал Балашова очень трудным учеником, но отдавал себе ясный отчет: Борисом придется заняться серьезно, а пока не следует растрачивать на него одного энергию, принадлежащую всему классу. Заблуждением Кремлева в прошлом было то, что, увлекаясь перевоспитанием одного-двух, он упускал из вида остальных.

— Готово, — первым громко сказал Балашов и, приподняв за один конец свою развернутую тетрадь, небрежно передвинул ее на край парты, словно бы приглашая учителя убедиться, с какой легкостью это пустяковое задание выполнено.