Вера Кудрявцева - Летний дождь

Как только Санька услышал про свой «Школьный уголок» и про то, что над ним будет усилен контроль отца да Маруси, он вскочил вдруг. Какая сила подняла его? Что заставило звонко, с вызовом выкрикнуть:

— Да не был! Не был я позавчера в школе! И вчера не был! И позавчера! Я, я вытянул из сумки эту… коричневую, замшевую. Думал — кошелек, вот! Думал, денег там полно! Думал…

Ох, каким героем он себя чувствовал! Отец опустился на стул, будто у него ноги подкосились. Голова его никла, никла, а глаза стали такими жалкими. Он растерянно смотрел на всех, и руки его, заметил Санька, мелко-мелко дрожали. Санька же, наоборот, пока говорил свою речь, будто стал совсем невесомый, поднялся над всеми к самому потолку и парил там. Плечи его расправились, голова приподнялась, и он смело смотрел на всех с этого своего нового роста. Раньше он почему-то всегда боялся смотреть в глаза отцу, учителям, а уж директору и подавно. Теперь он смотрел на всех так, словно говорил: «Что? Скушали? Получили? Эх, вы!..»

— Эк, поглядывает соколом! — строго сказала директор. — Ну, что ж, все ясно: будем оформлять материал в инспекцию по делам несовершеннолетних!

Саньке было все равно. Он плелся домой, слышал, как поскрипывает снег, — это шел за ним следом отец, — и чувствовал такую усталость, будто он перетаскал и сложил в поленницу целый кубометр дров. И ничего ему не хотелось. Не хотелось смотреть на пестро-белые леса вдали, на зимний пруд, заметенный снегом. Он шел и смотрел себе под ноги, волоча портфель.

Вдруг показалось ему — чуть не у самого уха затрезвонил трамвай. Санька встрепенулся было, вскинул голову, но тут же взгляд потух: к остановке шла Галина Васильевна… «Тоже поверила… А как посмотрела-то!» — И Санька ехидно усмехнулся. Если бы он увидел сейчас себя, он бы поразился тому, как был похож в этот миг на своего отца, когда тот усмехается вот так над ним или над матерью.

Из переулка кинулся к Саньке заспанный кудлатый Черныш, заулыбался зубатым ртом, завилял хвостом. «Помогайте детям, старикам, птицам и зверям!» — опять усмехнулся ехидно Санька и пнул улыбающегося ему доверчиво пса. Тот заскулил, отпрыгнул в сторону и смотрел тоскливо, недоуменно вслед своему другу. Саньке не было его жалко. Саньке больше никого не было жалко.

«Инспектор по делам несовершеннолетних», — прочитал он и сел перед этой дверью на диван. Отец нервно ходил по коридору, ни на кого не глядя. Рядом с Санькой сидела скромненько девушка с накрашенными глазами. «Такая большая и все еще несовершеннолетняя», — подумал Санька и тут увидел, как вошли в приемную еще двое: ярко-рыжая, яркогубая женщина, очень нарядно одетая, и мальчишка, востроглазый, востроносый. Он обвел всех веселущими, светлыми, как у матери, глазами и громко сказал:

— Ну, я пришел! Можно начинать!

Все засмеялись, а его яркогубая мать сказала!

— Витька! Не выступай! Довыступаешься!

— Что-то я тебя здесь не встречал, — сказал мальчишка, разглядывая Саньку. — Новенький? На учет ставят?

Санька пожал плечами.

— Значит, на учет. Фу! Не бойся! Я уже раз пять бывал! Вызовут, повоспитывают, повоспитывают, да и все! Им, — он кивнул на мать, — больше, чем нам, попадает! — И засмеялся мстительно. — Тебя за что?

— Ни за что.

— Вот это резонанс! Так не бывает!

— А тебя? — спросил Санька: мальчишка ему сразу понравился.

— Меня-то? Меня…

Но в это время дверь открылась, и оттуда сказали:

— Баевские, пожалуйста, пройдите!

Витька бойко, вперед матери, кинулся в комнату, и Санька успел увидеть, что там много народу, и услышал, как Витька весело сказал:

— Здравствуйте! Мне стоять здесь или пройти к столу?

— Витька, не выступай! — одернула его мать, и дверь закрылась.

Их долго не было. Потом Витька с такими же веселущими глазами вывернулся из комнаты впереди матери. Мать не была уже такой яркогубой, и глаза ее были заплаканы. Она промокнула их платком, потом достала из сумки сумочку поменьше, вынула из нее помаду и стала жирно подкрашивать губы.

— Опять новая косметичка! — выхватил Витька из рук матери сумочку.

— Витька, не выступай!

— Гармоничненько! — вертел Витька в руках красивую эту сумочку.

«Так вон она какая бывает, кос-ме-тич-ка», — подумал Санька и услышал:

— Степановы, пожалуйста!

— Не бойся! — успел крикнуть Витька Саньке. — Я тебя подожду! — И сказал он это так, будто оттого, что он подождет здесь Саньку, все будет хорошо.

Санька вошел и среди незнакомых людей увидел Марию Максимовну. И как только увидел, пришла ему на ум ни с того ни с сего песенка, сочиненная кем-то в их классе. Раньше, хоть эту песенку и распевали на каждой переменке, Санька словно бы и не слышал ее и не казалась она ему смешной. А сейчас, как только вошел, так она и зазвучала в его ушах, заглушая все, о чем здесь говорили.

И слова-то глупые, ни к селу ни к городу, а трясет всего Саньку от смеха, и все! Так и видит Марию Максимовну в образе бабуси Маруси с хворостиной в руке. А они будто, весь их класс, все сорок два человека, гуськом впереди нее идут по полянке на корточках: «Га-га-га!»

Мария Максимовна характеристику на него с выражением читает, а он трясется от смеха и только слышит:

В конце концов его выставили за дверь и велели ждать там.

— Вот так резонанс — сказал Витька. — Это бывает, это у тебя нервное, на, выпей водички! — И он по-хозяйски налил из графина в стакан воды и подал Саньке. И зашептал:

— Счас, пока ты здесь, твоего отца так пропесочат! Ты не бойся, эта комиссия в защиту нас, несовершеннолетних, придумана. А инспектор Елена Степановна — так она за нас горой! К любому подходец найдет, в душу влезет! Такая хорошая! Такая добрая! А я все подвожу ее да подвожу! — вздохнул Витька. — Просто жалко бедную женщину!

— Ну ты и ботало! — сказал Санька, уже отсмеявшись.

— Не могу взять себя в руки, и баста! — как ни в чем не бывало продолжал Витька. — Такая у меня программа-минимум.

— Чего?

— Программа-минимум, — зашептал Витька. — Удрать мне надо от матери — во как! — провел он рукой по горлу. — А не обманешь — не уедешь! Такой вот резонанс!

В это время Саньку снова вызвали в комнату.

— И все-таки, Саша, скажи нам честно: был ты в тот злосчастный день в школе или катался по городу на трамвае? — спросила его, как понял Санька, Елена Степановна. И столько участия было в ее голосе, в ее усталых, немолодых глазах, что Санька опустил голову и сквозь слезы, неизвестно откуда вдруг взявшиеся, сказал:

— Был. На всех уроках был. На другой день пошел кататься…

— А как же?.. — встрепенулась Мария Максимовна. — Зачем же ты наговорил-то на себя?