Вера Кудрявцева - Летний дождь

Саша нашел самый глухой закоулок в коридоре и стал думать, как бы ему потерять дневник с записью о родительском собрании отцов. Потом ему надоело стоять и он стал ходить по коридору и читать плакаты, которые были развешаны по стенам.

«Любите книгу! Книга — друг человека!» «Пионер! Будь готов на труд и на подвиг!» Плохо, что он еще не пионер. А просто так быть хорошим — трудно.

Дальше висел длинный плакат. Написан он был мелкими буквами, и Саша читал медленно, по слогам:

«Вы-пу-скное со-чи-не-ние пи-шут сна-чала на чер-но-ви-ках, а по-том уже на чи-сто-вик. А вот жизнь свою мы пишем сра-зу и на-всег-да на чис-то-вик. В ней ни-че-го не испра-вишь, не вы-черк-нешь, не пере-пи-шешь…»

Он так увлекся чтением этого интересного плаката, что не заметил, как подошла и остановилась сзади Наталья Юрьевна. Она тоже пробежала глазами цитату, удивилась: «Как это я раньше не заметила. Да, ничего не исправишь, не перепишешь. А мама считает: можно еще все исправить..»

— Почитываешь? — спросила она своего никак ей не поддающегося ученика. — Читай, читай! Чем раньше, тем лучше! Идем в класс!

«И из класса-то выставить нельзя… И лишнюю двойку не поставь!» — покосилась она на кабинет завуча.

До конца уроков Саша старался не отвлекаться, чтобы не получить ни одного замечания.

И вот наконец Наталья Юрьевна сказала:

— Все свободны!

И Саша юркнул под парту. «Все уйдут, тогда я вылезу и поговорю с Натальей Юрьевной про собрание отцов», — решил он.

Класс почти опустел, а он все сидел под партой.

— А ты почему не уходишь, Сергеев? Что ты делаешь под партой?

— Собираюсь, — ответил Саша и подумал: «Все еще „Сергеев“ меня называет — значит, сердится…»

— Под партой собираешься?

— А я карандаши собираю. Я их тут уронил, еще на уроке…

— Не пойму я тебя, Саша, то ли ты — хитрец, то ли — простак, — усмехнулась Наталья Юрьевна, и Саша радостно подумал: «По имени назвала и засмеялась… Теперь — можно!»

И он вылез из-под парты и сказал:

— Все! Собрался! Наталья Юрьевна, а можно мой отец не придет на собрание?

— Почему?

— Потому что у меня нет отца…

— Как нет? — глаза Натальи Юрьевны округлились. — Я же сама видела… Это ведь твой отец… — учительница запнулась. Она хотела сказать: «Это ведь твой отец ходит в белой вышитой косоворотке, в белых модных брюках и в серых ультрамодных замшевых сапогах?»

— Нет, — сказал Саша. — Это не мой отец. Это отец моей сестренки Иринки.

— Как это не твой, если он — отец твоей сестренки? Опять ты, Сергеев, темнишь…

— Я не умею темнить, — опустил Саша голову. — Пускай бы на собрание лучше пришла моя бабушка…

— Ну, послушай: при чем здесь твоя бабушка? Соберутся все отцы и одна бабушка, что ли? Вот когда я буду проводить собрание бабушек…

— Когда? — вспыхнули радостью глаза мальчика.

— Когда-нибудь! А теперь пусть придет отец!

Выходя из класса, Наталья Юрьевна увидела в глазах Саши слезы. Сердце ее сжалось было, но надо же когда-то учиться строгости. И она не приостановилась, а решительным шагом вышла из класса и направилась в учительскую, неся большую стопу тетрадей.

И потом, разбирая их, раскладывая на те, что понесет домой, и на те, что оставит или проверит здесь, Наталья Юрьевна видела, посматривая в окно, как, сгорбившись по-стариковски, понуро бредет домой Саша Сергеев. «Надо будет поговорить с его мамой или бабушкой, — подумала она, — Может, у него отчим и они не ладят?..»

Она села проверять тетради и о Саше забыла, ведь единственное в школе занятие ей по душе — так это проверять сочинения.

И многие учителя, чтобы не носить тетрадей домой, проверяли их здесь, в учительской. Проверяли и, не замечая, рассказывали, что смешного произошло за день, кто из воспитанников чем отличился.

Наталья Юрьевна заметила давно, что учителя очень любят говорить о школе, об учениках всюду и везде: на переменах, в столовой, в трамваях, в театрах, в магазинах и даже во время вечеринок, которые они изредка устраивают по поводу чьего-то дня рождения или традиционного сбора.

Вот и сейчас она слушала своих коллег, проверяла и то и дело посмеивалась.

— Наталья Юрьевна сегодня что-то смешное вычитывает, — сказала одна из учительниц.

— Да! — включилась и она в беседу. — Мои сегодня сочинение небольшое писали… по опорным словам…

Вот послушайте: «Муравей муравью — друг, товарищ и брат…»

Все дружно посмеялись. А Наталья Юрьевна, воодушевившись, продолжала:

— А один мальчик спрашивает: «А кот Васька с каким знаком пишется: с мягким или разделительным?» Такие они еще забавные!..

Но тут она открыла тетрадь Саши Сергеева.

«У второклассников муравьишек была учительница Бабочка. Она была очень красивая. То-оненькая! Глазки у нее — черные-черные. Крылышки ярко-рыженькие, а по краям будто что кружева черные пришиты. Муравьишки очень любили свою учительницу Бабочку. А она их не любила. Особенно одного муравьишку. За то, что он задавал ей много лишних вопросов, а она не знала, как на них отвечать…»

Щеки Натальи Юрьевны вспыхнули, дышать вдруг стало трудно: таким обидным намеком показалось ей сочинение Саши, «…потому что, — читала она дальше, — учительница была совсем еще молодая бабочка и многого не знала, как и второклассники муравьишки…»

Кроме слова «муравьишка», в сочинении не встретилось больше ни одного опорного слова, а это, единственное, было трижды написано с разделительным твердым знаком, и Наталья Юрьевна влепила Саше жирную двойку. Да еще написала красными чернилами: «Правила правописания разделительного мягкого и твердого знаков не знаешь!»

Она убрала проверенные тетради в стол, остальные засунула в сумку: проверять больше не хотелось.

«Всё! — сказала она себе, надевая перед зеркалом плащ и пристально себя рассматривая. — Всё! Сейчас же поеду в городскую библиотеку и наконец изучу этих бабочек! Я ему завтра прочитаю лекцию и про бабочек, и про стрекозок! Он у меня узнает, что они едят и на завтрак, и на обед, и на десерт! Вот наглец! А я его еще пожалела. И про отца — все врет! Маленький, а какой вредный!..» Но и одновременно было приятно помнить: «У муравьишек была молодая красивая учительница Бабочка…» «Это он про меня, что ли? Чертенок… Красивая… Кабы красивая была, так…»

Не успела она еще о нем и подумать, как он остановился рядом, спросил негромко:

— Вы домой, Наталья Юрьевна?

— Нннет, — от волнения она не сообразила, что надо было сказать физику: мол, да-да, домой! Ведь они живут на одной улице. — Нет, — сказала она ровным голосом, будто была к этому человеку совершенно равнодушной. — Ннет, я еду в городскую библиотеку, надо позаниматься в читальном зале.

— Правда? — обрадовался физик. — Представьте, и мне — ну просто необходимо в читальный зал! Поехали вместе?