Борис Изюмский - Небо остается...

Мимо прошли два офицера в серо-зеленых шинелях, фуражках с высокими тульями; и сердце Новожиловой, ошибившись, гулко упало с высоты.

На вывеске пивнушки «Якорь» лысый пастор поднимал над головой пенящуюся кружку. У дверей танцбара с фотографий глядели пляшущие девы. На площади Альтмарк возвышались Крейц-кирка и восстанавливаемый театр, а на берегу Эльбы — дворец Августа Сильного. О них Лиля знала по книгам, а теперь все это видела собственными глазами. Конные статуи курфюрстов… Геракл на доме магистратуры…

Она пошла к центру. Уличная лотерея предлагала за 25 пфеннигов выиграть автомобиль.

Здесь шла своя жизнь, были свои заботы и радости.

В книжном магазине Новожилова вдруг увидела… Людвига Хадермана, того капитана, что опекал ее в ростовской столовой интендантов. Тогда этот Людвиг казался ей глубоким стариком, а ему сейчас было, видимо, не более шестидесяти пяти. Разве что еще больше прежнего стал походить на провинциального нотариуса диккенсовских времен в своей допотопной шапке с козырьком и длиннополом черном пальто с каракулевым, побитым молью воротником.

— Людвиг! — воскликнула Лиля неожиданно для себя. — Это вы?

Хадерман долго вглядывался в лицо молодой женщины, и наконец в памяти его что-то сдвинулось, он радостно закричал:

— О-о-о! Микки из Ростова!

Лицо его разгладилось, морщины поползли к ушам.

— Микки! Какая радость! Я о тебе часто думал. С каким достоинством и как бесстрашно ты держала себя тогда. Да что же это я, познакомься, мой племянник Рольф.

Только теперь Новожилова обратила внимание на молодого мужчину с глазами стального цвета, стоявшего рядом с Хадерманом. У «викинга», как сразу же окрестила его Лиля, — высокий лоб, правильные черты лица. Он, вероятно, был лет на пять моложе Лили. Узнав, по какому поводу приехала Лиля в ГДР, Людвиг расчувствовался еще больше:

— Дитя мое, умоляю тебя, зайдем ко мне, я живу совсем рядом и один. Дочь моя и жена погибли при бомбежке… — он всхлипнул, посмотрел просительно. — Ну, не отказывай, Микки, руине. Кланяйся же, Рольф!

«Викинг» приложил руку к сердцу и поклонился. Новожилова согласилась, — и Людвиг, галантно взяв ее под руку, семеня, повел к своему дому.

Они поднялись по высоким ступенькам старого дома на второй этаж и вошли в огромную комнату, загроможденную старыми вещами. На отброшенной доске секретера лежал кожаный бювар с металлическими застежками и монограммой. Возле качалки с продавленным соломенным сиденьем стояло кресло с тисненным на высокой спинке орлом.

— Вот и моя берлога, Микки, — Людвиг сделал рукой такое движение, словно распахивал дверь, и принял от Лили ее пальто, вязаную шапочку. — А как вас величать по-взрослому?

— Лилия Владимировна.

— Присаживайтесь, Лилия Владимировна. У старого вдовца есть небольшой запасец кофе и даже заветная бутылочка мозельвейна. Она дождалась своего срока.

У Людвига сквозь редкие волосы на голове проступала розоватая кожа, щеки — в мелкой склеротической сетке красных жилок.

Уже сидя за столом, Людвиг признался:

— Я ожидал, что меня упекут в Сибирь проморозить косточки дурака, но вместо этого довольно скоро отправили домой…

— А зачем же вас упекать? — невинным голосом спросила Новожилова, и глаза ее лукаво сверкнули.

— И впрямь незачем, — согласился Хадерман, — после возвращения я решил обосноваться в ГДР… По старой памяти занимаюсь шоколадными делами на государственном предприятии.

Он словно вспомнил о племяннике, чинно сидящем рядом с Лилей:

— А Рольф — директор спортшколы. Надеюсь, на своей машине он отвезет вас в Унтервелленборн. Не правда ли, Рольф?

— Только так! — с готовностью ответил «викинг». — И буду, если разрешите, в дни последующие вашим бетреуером.

«Кажется, это означает — гидом, опекуном, товарищем», — подумала Новожилова и поблагодарила.

У Рольфа жесткие, вьющиеся каштановые волосы. Прекрасно сшитый серый, в мелкую клетку костюм изящно облегает сильную фигуру спортсмена.

Людвиг разлил вино по бокалам и поднял свой:

— Хочу выпить за новую Германию Рольфа и за вашу выстоявшую Россию, Лилия Владимировна.

…Уже к полуночи они мчались пустынной, припорошенной снегом автострадой, и деревья вдоль нее шарахались, словно падая навзничь.

«Викинг» вел машину властно и нежно. Руки его в белесом пушке спокойно лежали на руле.

Лиля чувствовала, как от выпитого вина горит ее лицо, как бьется о щеку завиток волос. Она нет-нет да поглядывала с любопытством на высокую шею «викинга», на его маленькое ухо.

«По возрасту он не мог участвовать в войне», — думала она, и эта мысль еще больше расположила ее к Рольфу.

Бег по ночному шоссе мимо падающих навзничь деревьев убаюкивал, говорить не хотелось. Вдали показалось зарево над металлургическим заводом Унтервелленборна.

Они подъехали к домику под красной черепицей, где квартировала Лиля. Рольф вышел из машины и предупредительно открыл дверцу.

— Надеюсь, до свидания, Лилия Владимировна, — он взял ее руку в свою, — не поехать ли нам завтра в Лейпциг — город моего детства? Покажу вам нашего Деда Мороза — Санта-Клауса…

— С удовольствием, милый бетреуер…

— Можно, я заеду за вами в десять утра?

— Буду ждать…

— Спокойной ночи…

Рольф приехал с букетом роз, неожиданным в эту пору года. Он был в черной кожаной куртке на меху, кожаной фуражке.

На этот раз Рольф рассказывал о своих питомцах, Лиля — о своей диссертации. В разговорах незаметно доехали до мрачноватого, по первому впечатлению, Лейпцига.

Рольф показал ей двухэтажное здание гимназии, где учился, маленький дом с верандой, в котором жил в детстве с родителями.

— Все погибли в Дрездене при налете американской авиации 13 февраля 1945 гада, — мрачно сказал он.

В кафе с окнами из цветных стекол они подкрепились. Фрау в белой наколке на волосах и белом фартуке поверх синего платья подала им бульон в чашках, каждому по ломтику колбасы, крутому яйцу. К черному кофе она принесла два кубика сахара и два «наперстка» молока. На столе лежали бумажные кружки́ для стаканов.

Оставив машину на стоянке возле изрядно облупленного отеля «Астория», они пошли по городу. Рольф показал ей небольшой дом Шиллера, дом, где родился Либкнехт, типографию, печатавшую первый номер ленинской «Искры», дом Клары Цеткин у входа в парк, названного ее именем. Он понимал, что Лиле особенно приятно и интересно было это видеть.

Какими-то кратчайшими путями привел он ее к храму Александра Невского, а потом к величественному памятнику — пирамиде из гранита, — возведенному в честь Битвы народов.

— Здесь есть земля, привезенная из России, — сказал он.