Николай Егоров - А началось с ничего...

— Ладно. — Сергей встал.

— Вот направление. Явишься к начальнику милиции. Он тебя примет. Парень ты здоровый, рослый. Отделение по этой же улице через квартал. Поработаешь, там видно будет. Понял?

— Понял, товарищ подполковник.

— Счастливо. Скажи, чтобы следующий заходил.

Идти к начальнику отделения милиции Сергею страшно не хотелось. Но выхода не было, был только вход в этот кабинет. И когда Сергей переступил порог, в глаза бросились прежде всего пуговицы на кителе начальника. Горят, хоть прикуривай.

«Где я их видел? — стараясь вспомнить, морщил лоб Сергей. — Хм. Пуговицы. Видел где-то».

Начальник, подняв голову от бумаг, тоже пристально смотрел на вошедшего и тер подбородок.

— Погоди, погоди… Никак, Демарев?

— Товарищ лейтенант! Так вы не в Лебяжке?

— Он. Ну, теперь я капитан, как видишь. На повышение пошел. А ты какими судьбами здесь?

— Тоже уехал из Лебяжья.

— Да ты чего стоишь? Садись.

Капитан дотянулся до стула у стены, подвинул его к столу. Сергей сел, снял пилотку, положил ее на колени.

— У-у-у, а ты, земляк, уже и поседеть успел, — кивнул капитан на Сергеевы виски. — Вырос, вырос. Ишь, какой крутоскулый стал. Мужик.

— Да ну-у, — застеснялся Сергей.

— Ничего не ну. У тебя такой вид, что, кажется, ты между двух телеграфных столбов не пройдешь, чтобы не задеть плечом который-нибудь. Как там Илья Анисимович? Директорствует? Чуть не сняли его тогда. А сняли бы и из партии исключили, не будь у него старых заслуг. В Москву писал.

Сергею было неприятно слушать такое об отце, и капитан, заметив это, резко перевел разговор на другое.

— Ну, как там Лебяжка?

— Как стояла, так и стоит.

— И все?

Сергей утвердительно кивнул.

— Удивительно подробно. Ты по какому вопросу-то?

Сергей подал записку военкома.

— Конечно, устрою.

— А если милиционера из меня не делать, так прописать? По знакомству…

— По блату, значит?

— Почему по блату? Просто потому, что вы знаете мое положение, которое, мне кажется, вполне уважительная причина для того, чтобы человек помог человеку. Я не легкой жизни ищу, товарищ капитан.

— А по-твоему, работа в милиции — легкая? — он открыл ящик стола, вынул бланк заявления, подал Сергею. — Пиши: прошу прописать меня и так далее. Изложи все, как есть: что и почему. А почему сразу не пожелал в город демобилизоваться?

— На родину потянуло, — коротко ответил Сергей.

Зотов встал, обошел вокруг стола, заглянул, что пишет Сергей.

— Да-да. Человек должен быть всю жизнь счастлив, а не сожалеть всю жизнь, что упустил свое счастье. Написал? Давай паспорт.

Вышел, где-то походил с ним, вернулся, давнул кнопку под столешницей. В кабинет вбежал милиционер.

— Юсупов! Проводите товарища в наше общежитие, пусть пока поживет.

«Как просто все», — подумал Сергей и усмехнулся своему недавнему безвыходному положению.

— Который общежитию, товарищ капитан? Капезэ или…

Зотов нахмурился.

— Во-первых, я сказал: проводите то-ва-ри-ща, а не задержанного; во-вторых, нужно здороваться; в-третьих, полюбуйтесь на себя: пряжка скоро позеленеет, пуговицы не чищены, сапоги тоже, явились на работу. Сколько вам говорить, что работник милиции — это…

— Зеркало городу… — робко сказал Юсупов и виновато понурил голову.

— Ладно, посели моего земляка, где посвободней. Скажешь коменданту: я разрешил. Подожди в дежурке, сейчас я его отпущу.

— Видал кадр? — кивнул Зотов на дверь. — Знаешь, о чем я мечтаю? О милиционере со средним образованием. Со средним как минимум. Может, останешься?

— Не-ет, — закрутил головой Сергей. — Руки на завод просятся. И потом посмотрите. — Вынул из кармана газету, положил перед Зотовым последней страницей кверху. — Видите? Мои руки должны быть там, где они больше требуются.

— Нам тоже требуются.

— Не знаю. Тут про милицию ничего не написано.

— И упрямый же ты, Демарев.

— Не упрямый — прямой, товарищ капитан.

— Ладно, иди работай, прямой.

Сергей козырнул.

Вот теперь Сергея с ходу взяли на завод.

— Так трудовой книжки нет у тебя, говоришь? — Инспектор по кадрам в офицерском кителе со следами орденов и пустым правым рукавом привычно развернул новенький паспорт, вытащил из сейфа новый бланк. — Кем тебя писать? Подручным штамповщика согласен? Вот тебе приемная записка, найдешь кузнечный корпус, спросишь Киреева, он наложит для проформы резолюцию, и обратно сюда. Все. Иди.

— А Владимир Шрамм не у вас работает? — задержался на выходе Сергей.

— Может быть. Долго искать надо.

Завод ошеломил Сергея: так вот он какой… Ну, читал раньше к газетах про заводы. В Лебяжьем у них был, тоже заводом назывался: кузница, столярка да пила-циркулярка. А тут этакая громадина. Глаз не охватывает. Корпуса, корпуса, корпуса. Крыши сводчатые. Как валы на море. И каждый — девятый.

Сразу от проходной — аллея. Широкая. Тополя, будто сейчас из парикмахерской, посторонились, дорогу новичку уступают. Рисованные портреты передовиков производства посматривают с холста на него. Кто улыбчиво, кто напустив строгость. И вот-вот спросят: ты к нам?

И вдруг — грачиный крик. Откуда бы? Задрал голову — в ажуре высоковольтных опор гнезда чернеют, грачи кружатся. Завод и… грачи. Вот это пейзаж!

Ишь, приспособились где. Сплошная электрификация. А до войны, говорят, здесь лес был.

— Дяденька, паровоз!

Сергея дернули за рукав. Вовремя дернули: перед самым носом черномазый паровозик из ворот цеха выползает. Низенький, словно на четвереньки встал. Сергей вздрогнул и попятился.

— Тебе что, жить надоело, под колеса лезешь?

Девчонка-подросток в рабочем комбинезоне насмешливо оглядела его всего — от пилотки до сапог.

— Извините, гражданочка, зазевался. Вы, случайно, не подскажете, где кузнечный корпус?

— За теплотрассой, налево.

— А теплотрасса где?

— Что, не работал ни разу, что ли? Вон видишь трубы? Обмотанные такие.

— Спасибо.

— На здоровье.

Сергей козырнул, девчонка полупоклонилась. И пошла, зацокала каблучками по асфальту. Маленькая, аккуратненькая, в рабочем комбинезоне.

Начальник отделения штампов Киреев был у себя. Нахлобучил клетчатую кепку на телефон, чтобы не мешал тут своими звонками, и терзает логарифмическую линейку. Меж пальцев авторучка и мундштук, сигаретка дым в глаза пускает. Киреев морщится, дует из горбатого носа на струйку дыма, шевелит губами. Свел брови, а они будто сплелись и никак разойтись не могут. Подвигал, подвигал Киреев ползунок, написал две цифры и задумался: что-то не то вроде. Сунул вместо мундштука кончик авторучки в зубы и вот тянет, раскуривает — щека к щеке прилипает.

Сергей кашлянул. Киреев вскинул глаза. Брови моментально разбежались по своим местам.