Петр Павленко - Собрание сочинений. Том 4

Воропаев. Кто будешь?

Ленка (скороговоркой). Твороженкова Лена, отец погибший в Ленинграде, пионерка я…

Воропаев (оглядывает ее). Ага! Ленка — Голая коленка, вот ты кто!

Ленка. Да не отоваривают талон на чулки, что я поделаю… Так мне куда?

Воропаев. Будешь моей связной. Тащи баяниста!

Ленка бросается будить баяниста, мирно дремлющего на задней скамье.

Варвара (свистит). А ну, женский пол, ко мне! (Воропаеву.) Ишь, артист какой разыскался… все сердце перевернул вверх ногами. А ну, ко мне, женский пол! Чуб батогом, усы до плеч, четвертую формируем! (Воропаеву.) Думаешь, от мужей отстанем? Фиг тебе с маслом!

Ленка толкает к сцене баяниста.

Я с них сок пущу, не думайте! Сам отдохни, а я не дамся! (Женщинам.) Пошли!

Все выходят гурьбой. Баянист перебирает лады.

Воропаев. Смотри, какая боевая.

Варвара. Солдатка я или нет?

Воропаев. Храбра!

Варвара. Храбрей меня только чорт в аду. (Запевает, притоптывая.)

Воропаев (баянисту). Играй, с душой играй, как перед боем! Покажем себя, повоюем еще разок. Кому честь дорога, тот нас не бросит. Сосредоточивайся. В ата-а-ку!

Варвара.

Боярышников. Круто замешено. Кончились каникулы жизни!

Солнечное январское утро. На склоне холма — крохотный домик с открытой терраской и ступенчатым двориком перед нею. Дерево горького миндаля в розовом цвету осеняет дворик легкой узорной тенью. За домом видны горы в снегу, а внизу, справа, — полоса сияющего синего моря. Терраска завешена плащ палаткой.

Появляются Воропаеви Городцовв сопровождении Ленки Твороженковой.

Ленка (трагическим топотом). Вот здесь они живут, Поднебески. Такие бедные, дядя Алеша, такие… прямо не знаю, что сказать…

Воропаев (Городцову). Знаешь их?

Городцов. Да нет, не работники… Заметьте, на штурмовке не были, а уж, кажется, на всю Европу было слыхать.

Воропаев (Ленке). Ну, спасибо, что довела. Если увидишь доктора Комкова, попроси, чтобы подождал меня, а я зайду к нему, как освобожусь.

Ленка. Лечиться будете?

Воропаев. Я его сам сегодня лечить буду. (Оглядывает горы.) Эх, и красотища же!

Городцов. Красота меня в данном случае не завлекает. Мелкого масштаба дело здесь. Мне же ваш виноград хуже капусты. У меня масштаб другой: просто люблю технику. Я же комбайнером был. Сплю — пшеницу во сне вижу. Скучаю за батюшкой-хлебом.

Воропаев. Не единым хлебом жив человек. Нам все надо — и виноград, и апельсины, и орех, и маслины. Мы тут такое разведем, чему и названия нет.

Городцов. Разведете тут! Да возьмите хоть этот дворик-пятачок, что с него возьмешь, — плюнуть же некуда… Да и климат несообразный какой-то, на дворе январь, а сворачивает на май, миндаль цветет. А там, пожалуйста, — горы в снегу. А тут море рот разинуло, хоть закрывай чем ни попало, голова от него только болит. А я так считаю, что русский человек никак не может без снегу. Другой раз глаза закрою, и представится — снег, деревья трещат от мороза, лунища огромная и где-то сани на морозе поют… А тут не знаешь, как к ней подступиться, к здешней природе. Как барышня какая.

Воропаев. Ты привык вдаль смотреть, а ты вверх взгляни. Какие горы! Вон, видишь, Орлиный пик. Там орлы свили, гнезда, а по сути дела нам с тобой там жить, дворцы понастроить там, сады разбить. Для счастливых людей место.

Городцов. Сказал тоже! Его сделать надо, место-то.

Воропаев. Вот именно, сделать. Все надо перевернуть заново…

Городцов. Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается… Давай стучи к ним… Алло, жители!

Воропаев стучит палкой о балкон. Из-за плащ-палатки появляется лицо Наташи. Из-за плаща появляется Юрийв наташином халате.

Юрий. Здравствуйте, товарищ полковник.

Воропаев. Здравствуйте. Можно к вам?

Юрий. Я бы пригласил к нам, да, знаете…

Наташа (из-за плащ-палатки). Ты с ума сошел, Юрий!

Юрий. Да нет, я же говорю, что… (Показывает на свой капот.) Мои штаны в стирке, других нет… А поскольку капот на мне, то на ней… понимаете… Наташа, вот этот товарищ затеял позавчера ночной штурм! Здорово получилось, я сам было хотел примазаться, да не вышло, кости ныли… от сырости…

Воропаев (сбрасывает с себя шинель, протягивает Юрию). Накиньте мою шинель, капот отдайте жене…

Юрий берет шинель и исчезает за плащ-палаткой.

(Городцову). Будь добр, скажи Варваре Огарновой, пусть подойдет сюда да одежонки захватит… Ну, что-нибудь там, на первый случай, у нее есть, я знаю.

Городцов. Есть-то у нее много чего есть, да не про ихнюю честь. За что одевать, не знаю… Попробую, однако… Разрешите быть свободным?

Воропаев. Иди, бог войны, думай о мире.

Городцов. Есть думать о мире. (Уходит.)

Плащ-палатка опускается, и Воропаев всходит на балкон, где на ящике, завернувшись в шинель Воропаева, сидит Наташа. Вместо столика перед нею кусок керченского ракушечника. На нем — коробочка с пудрой и осколок зеркала.

Юрий. Входите, товарищ полковник.

Воропаев. Ничего особнячок. Давайте знакомиться. Зовусь Воропаевым Алексеем Вениаминовичем.

Юрий (представляя Наташу). Моя жена Наташа… Наталья… знаете, как ее… Дмитриевна…

Воропаев. Очень рад познакомиться, Наталья Дмитриевна.

Наташа. Вечно этот Юрка не то скажет. Какая я Дмитриевна!

Воропаев. Ну, как же вы все-таки сюда попали?

Юрий. Подлечиться думали, если удастся.

Наташа. Пока не удается, но…

Воропаев (оглядывая обоих). Оба фронтовики? (Кивая на орденские колодки, что лежат рядом с зеркалом.) Вижу, вижу. Что же вы так… налегке? Вроде птиц перелетных?

Юрий (смущенно, даже виновато). Как-то все некогда было… Сначала жили у родителей, в Белой Церкви… до войны, конечно… а потом фронт, родных растеряли, дом погиб, когда тут барахлом заниматься… Ну, вот, значит, и загнали все, вплоть до трофейной зажигалки!

Наташа (улыбаясь). Словом, как говорится, солнце, воздух и вода — наша лучшая еда. Но мы вывернемся. Если б нас в дороге не обокрали, — все бы ничего.