Петр Павленко - Собрание сочинений. Том 4

Ленкаосторожно заглядывает во двор. Воропаев манит ее рукой.

Ленка (перелезая через забор). Чего вам?

Воропаев. Не сегодня-завтра, говоришь?

Ленка (очень довольная своей выдумкой). Да это я так, для порядку… Их если не пугнуть, они вас и правда в гроб вгонят. И идут к вам и идут. У всех до вас дело… Разнообразный, говорят, человек товарищ полковник, шесть орденов и всем помогает… Нашли себе доктора.

Воропаев. Ну, что на свете нового?

Ленка. Чего нового? Ну, вот Юрочка Поднебеско вчера на комсомольском собрании доклад делал. Здорово было!.. Прямо товарищ Корытов: так и сыпет, так и сыпет.

Воропаев. Слышал я его доклад. Еще что? (Тихонько подсвистывает дрозду.)

Ленка. Еще чего? Да! Машин сегодня, машин! Одна за одной, одна за одной, да шикарные такие, мимо нас. Жиг, жиг… военные в них.

Воропаев. Странно.

Ленка. Конечно, странно. Может, немцы где прорвались, а?

Воропаев (посвистывая). Ерунда. Война теперь знаешь где?

Ленка (с интересом наблюдает за пересвистом Воропаева с дроздом). А хотите, я вам живого дрозда поймаю?

Воропаев. Зачем? Пусть живет.

Ленка. А когда вам поют, любите? Когда мама работала в госпитале, я всегда раненым пела.

Воропаев. А ну-ка, попробуй. Только интересное что-нибудь.

Ленка. Хочете, я про любовь спою?

Воропаев. Что ж, это кстати.

Ленка. Ну вот. (Поет.)

Воропаев. Добрая песня. Только не очень веселая.

Ленка. Невеселая? А я про войну люблю. Я в госпитале всегда за раненых письма писала, — ух, это ж прямо красота!.. А хочете, я за вас письмо напишу.

Воропаев. За меня?

Ленка. На фронт кому-либо, а? Кто у вас там? Я всегда на фронт любовь описываю.

Воропаев. Ну что ж, попробуй, напиши.

Ленка берет температурный листок и карандаш, лежащий возле кровати Воропаева, и устраивается на корточках.

Ленка. Тут температура записана. Ничего?

Воропаев. Валяй.

Ленка. Ну, говорите, только не быстро.

Воропаев. Кому же нам с тобой написать? Ну, пиши! (Диктует.) Милая моя Александра Ивановна! Я лежу и пересвистываюсь с птицами.

Ленка. Как?

Воропаев. Да вот так. (Свистит.) Ну, пойдем дальше… (Диктует.) Но все-таки дроздом себя почувствовать не могу. И температурный листок, и почерк, которым письмо написано, помогут вам представить, каково мое нынешнее состояние. Написала?

Ленка. Когда непонятное, писать труднее. Так.

Воропаев (диктует). Я вывалился из своей прежней жизни, как из самолета. Начинается новая жизнь, в которой я — существо лежачее, пассивное, ненужное… Жизнь дожита. Дом мой небом покрыт, воздухом огорожен.

Ленка. Фу… дайте отдохну. Здорово выходит.

С улицы доносится шум машин.

Слышите? Всё едут.

Воропаев. Да, что-то непонятное. Сколько дней лежу — такого шума не слышал.

В калитке появляется Городцов.

Городцов. Эй, авангард! Это что такое?

Ленка (взбирается на забор). Я им только температуру замерила, честное слово…

Городцов. Самая ты у меня была показательная, разведчик, не девка, и вот, пожалуйста, пост оставила… Чтоб твоего духу тут не было!

Пока Городцов разговаривает с Ленкой, Воропаев берет температурный листок и читает.

Воропаев. «Мил. Алексан. Иван. Дело его плохо, лежачий, свистит с утра». Ну что ж. В общем гораздо понятнее, чем я думал.

Городцов (Воропаеву). У тебя должно быть одно понятие — лежать. Будешь аккуратный, поощрение сделаю или, как барышням говорят, сюрприз.

Воропаев. Торопись, милый, а то на гроб его придется менять.

Городцов. Скажет тоже! Ну, слушай, — домик мы тебе оформляем… рядом… соседи будем… Такой капе на три комнаты — одно удовольствие…

Скрип калитки. Появляется Юрий.

Ну, вы подумайте только!

Юрий. Товарищ председатель, по партийному делу, никак нельзя отложить.

Воропаев. Здравствуй, Юрий, заходи, заходи…

Городцов. Хоть и партийное дело, а… неуместно все ж таки получается… Дисциплина ж должна быть, товарищ сержант!

Юрий. Я коротко. Я — две минуты. Меня сам Алексей Витаминыч звал.

Городцов. Не порядок, не порядок. Больной должен свое дело делать, а ты — свое.

Воропаев. Да пусть войдет.

Юрий. Вот в чем дело, Алексей Витаминыч. Я вчера доклад делал, в среду хочу повторить, так я посоветоваться хотел. Знаете, как я заострил вопрос?

Воропаев. Знаю.

Юрий. Кто рассказал?

Воропаев. Ты. Я тебя отсюда слышал.

Юрий. Что вы… Ну и как, по-вашему, ничего?

Городцов. А говорил — партийное!

Воропаев. Подожди, Городцов, я ему сейчас изображу, как он выступал. Только смотри не обижайся, Юрий. «Товарищи! Мы имеем в данный момент мирный период жизни… кха-кха… вполне, так сказать, мирную ситуацию, каковая…»

Юрий (умоляюще). Алексей Витаминыч…

Воропаев. Нет, ты уж послушай, будь добр… (Продолжает шаржировать.) «Каковая требует от всех нас обратно, так сказать, боевого энтузиазма…»

Юрий вытирает со лба пот.

(Городцову.) Похоже?

Городцов. Как в кино. (Юрию.) Выкидывался, как чибис перед грозой, — и пожалуйте — портрет какой списали с тебя.

Юрий. Я тезисы с Корытовым согласовал. Все так делают доклады.

Воропаев. Неправда. Не все. Дома, с Наташей, или вот с Ленкой ты же так идиотски не разговариваешь и никогда не кашляешь в кулак. Почему ж ты с народом беседуешь, будто на чужом языке речь ведешь? Чего ты трусишь? Отчего ты так вопишь, будто тебя сейчас бить начнут?

Юрий. Так ведь я совершенно неопытен в этих делах, Алексей Витаминыч, и потом — молодой я член партии!..

Воропаев. Юрий, давай мы с тобой условимся: никогда не говори — недавно вступил в партию, не умею, молод… Ты куда, милый, вступил? Это ты соображаешь? В партию, которая скоро отметит полвека жизни. За твоей спиной почти столетие Коммунистического манифеста, а ты все лепечешь: я недавно, я недавно… Коммунист, брат, — это звучит гордо, на весь мир звучит!