Петр Павленко - Собрание сочинений. Том 4

Воропаев. На каком языке вы с ним разговаривали?

Корытов (указывая на Воропаева). Ведь специально же его выделили как знающего.

Варвара. А какой тут, подумаешь, язык! Налила двести грамм, он сам понимает, как дальше действовать.

Наташа. Он говорил по-русски. И неплохо.

Корытов. Несла какую-нибудь чепуху, а он, не будь дурак, записал — да в газету. Вот они какие, советские колхозники, полюбуйтесь! (Городцову.) А ты чего смотрел? (Воропаеву.) Твой выдвиженец! Полюбуйся!

Варвара. Что вы на меня кидаетесь? Уж будто я такая дура, — не знаю, как иностранца принять!

Корытов. Провал, провал! Кто мог ожидать, а? (Наташе и Юрию.) И вы хороши! Нечего сказать, авангард!

Наташа. Нет, вы знаете, он такой нахал, этот Гаррис… Начал, понимаете, расспрашивать, что едим, по скольку, у кого какие нехватки да давно ли колхоз… Да что мы о немцах думаем… Если бы не Варя, мы бы все пропали. Гость! А на кухню лезет, в кастрюлю заглядывает… Мы растерялись… Ну, а тут Варя как налетит на него, схватила за шиворот и — вон из кухни.

Корытов. Американца?.. Ну, ну, а он как?

Наташа. А он хохочет, обнимать ее полез…

Варвара. Извини-подвинься, говорю. Это ты у себя дома по чужим кухням лазай, а пришел в гости — будь гостем, а то, говорю, так тебя кулаком обцелую, горбатый станешь.

Юрий. А он сейчас же все это в блокнот, но смирился.

Наташа. Нет, Варя просто молодец!

Варвара. Знай, говорю, куда приехал, с кем разговариваешь. Мой муж, говорю, Сталинград оборонял, а ты где тогда был, в чьей кухне щи хлебал?

Корытов. И куда он направлялся, этот Гаррис?

Юрий. На американский корабль. Я его провожал. Он меня о поляках расспрашивал — знаю ли я такой народ? Как же, говорю, я Варшаву освобождал. Алексеем Витаминычем заинтересовался. Жаль, говорит, не познакомился! Я ему говорю, — он, как мы, а мы — воропаевцы. Что, говорит, все одной фамилии? Одной, отвечаю.

Лена выходит.

Наташа. А о Польше много расспрашивал. Я говорю — мы им поможем, в обиду больше не дадим.

Корытов. А он что?

Наташа. Это, говорит, потом видно будет.

Огарнов. Слышите… мы воевать, а они мир решать. Маком!

Корытов. Ну, ты поосторожнее с формулировками… «Маком» — не надо в данном случае.

Варвара. Что значит — «поосторожней»? Нет, я на чем стою, меня с того не собьешь. Я бы еще ихнему президенту написала — по кухням своих уполномоченных не рассылать, а то попадет какой-либо мне под горячую руку, а я не товарищ Молотов, у меня нервы расшатанные…

Корытов. Известно, какие у тебя нервы.

Входит Лена.

Лена. Товарищ Корытов, Васютин просит вас к себе.

Корытов. Рвут на части, сосредоточиться не могу. Пойдем, Воропаев. А вы не толпитесь тут. Нечего. Валяйте по своим делам.

Воропаев (Варваре) И перестаньте делать глупости. Никаких попоек. Что это за манера? Человек приехал на конференцию, а она его споила до одурения…

Варвара. Я споила! Да он всех вас перепьет!

Воропаев. Вы, Лена, не уходите, вместе выйдем. (Уходит.)

Варвара (Лене). Давно он у тебя такой злющий? Беспокойный жилец тебе попался. Переманила от нас, так тебе и надо.

Лена. А что? Он у нас хороший. (Обходя собравшихся.) Узвар из сушки… не желаете?

Варвара. Какой он у нас — я знаю, я спрашиваю: какой он у тебя?

Лена. А он у всех самый лучший! (Обходя с подносом.) Узварчику не желаете?

Городцов. Не тот напиток. Угомонись, Варя.

Появляется генерал Романенко, прислушивается к перепалке женщин.

Варвара. Дай-ка мне, тихоня. Поднеси узвару, шевели ногами.

Лена. Пожалуйста, мне ничего не стоит.

Романенко (громко). Есть кто-нибудь из руководства?

Лена. Сейчас, сейчас…

Лена бросается в кабинет. Навстречу ей Воропаев.

Воропаев. Готовы, Леночка? Пошли.

Романенко. Алексей!

Воропаев. Роман Ильич! (Обнимаются.) Какими судьбами?

Романенко. Чудом, милый… Дай я на тебя погляжу!

Воропаев. Красив ты, брат, встретил бы на улице, не узнал.

Романенко. Я тоже тебя не узнал бы, подменили моего Воропаева. Не то, все не то! Какого чорта ты тут вертишься? Как здоровье?

Воропаев. Об этом после, погоди. Расскажи, что у нас. Все живы, здоровы?

Романенко. Да тебе-то что? Махнул на нас рукой, из армии сбежал, табак, что ли, садишь? А как же Академия? А помнишь, писать хотел? Или все это благие порывы? (Лене). Милочка, дайте что-нибудь горло промочить!

Лена. Пожалуйста, узвар из сушки.

Романенко. Спасибо, милочка.

Воропаев. Это Елена Петровна Журина, а это, Лена, генерал Романенко, о котором я вам рассказывал.

Романенко. Вот как? Очень приятно.

Лена. Пожалуйста.

Наташа (вполголоса Варваре и Лене). Пойдемте… Дайте людям поговорить наедине. Леночка, что я тебе скажу…

Наташа, Варвара и Лена выходят.

Романенко. Ну, на что это похоже? А Горева, Александра Ивановна, все глаза проплакала, думает, тебя тут в гроб кладут.

Воропаев. Александра Ивановна заслуживает счастья, которого я не могу ей дать. Я и не пишу ей, чтобы не расстраивать понапрасну…

Романенко. Ишь ты, какой добрый! Хитришь, хитришь!

Воропаев. Я и молодым не умел сближаться ради минутного увлечения. Для меня, Роман Ильич, любовь — событие, решающее жизнь… Взять жизнь женщины и отдать ей взамен свою, из двух маленьких жизней сделать одну большую — вот единственная для меня возможность. Было время, когда я чувствовал, что могу стать рядом с Горевой, но это прошло.

Романенко. Да ты же не понимаешь, что говоришь.

Воропаев. Муж, которому нужны нянька, растирания, банки, компрессы, который жалок…

Романенко. Слушай, Алексей, давай-ка поговорим начистоту: что с тобой, куда ты забрался, с какой стати перекрутил жизнь и себе и Горевой?

Воропаев. С армией я, к сожалению, покончил. Подвело здоровье, ты знаешь.

Романенко. Разве армии нужны были твои ноги? Твоя голова, твой опыт нужны. Ну, а хождение в парод? Ничем? Блажь какая-то. Голышев мне рассказывал, да я не верил.

Воропаев. Ты подожди, Роман Ильич, пойми… Я считаю, что спуститься к истокам жизни — это значит спуститься не потому, что нравственно оскудел, а как бы для нового разбега.