Фазиль Искандер - Паром

Его доверчивая лень
Не ждет удара ниоткуда.
Но столь доступная мишень
Смущает даже лилипута.

Как тянется к нему дитя,
Как рад, могучему, ребенок!
Детей на спину громоздя,
Он сам играет, как слоненок.

Жующий листья и плоды.
Он доказал, добра посланец.
Что в мире крови и вражды
Мощнее всех вегетарьянец.

На толки суетной молвы.
На лозунги любой окраски
Глядят с огромной головы
Чуть иронические глазки.

В любом краю, в любой сезон
Он — в государстве государство!
Где слон в пространство погружен,
Там вытесняется коварство.

…Когда Господь его лепил
Любовно, долго, без аврала.
Был у него избыток сил
Или избыток матерьяла?

Сказал он: — Истина ясна,
Никто не может быть в загоне.
Поставив на ноги слона.
Он сдунул бабочку с ладони.

…Когда от скуки тянет в сон
И все мечты в душе закисли,
Скажи себе: — Да будет слон!
И сгинут мелочные мысли.

Плыл, мечтая, одинокий айсберг
В океане сумрачной воды,
Чтобы подошла подруга-айсберг
И согрела льдами его льды.

Океан оглядывая хмуро,
Чуял айсберг, понимал без слов:
Одиночества температура
Ниже, чем температура льдов.

Тысячелетье в тупике
От слов, услышанных в дорогу;
— Ударившему по щеке, —
Сказал, — подставь другую щеку

Неужто мысли нет иной?
И не было? Так миром правят.
Жди с окровавленной щекой.
Когда другую окровавят.

Чего Он от людей хотел?
Ждал час, когда мы хлопнем дверью?
Терпенья нашего предел
Неужто вычислял? Не верю!

Чего же Он хотел тогда?
Он ждал преображенья муку.
Взрыв совести. Огонь стыда,
Смиряющий у бьющих руку.

Сто языков, как день вчерашний,
Он помнит и наречий тьму.
На новой Вавилонской башне
Быть переводчиком ему.

Он всех строителей научит
По-русски водку пить, как спец,
Потом раскаяньем замучит,
И рухнет башня под конец.
…А Бог воскликнет: — Молодец!

Гигантский дуб или орех
В полнеба высится с пригорка.
Сам по себе, а не для всех.
Вот тайна нашего восторга.

У небоскреба стань и стой.
Он людям о себе вещает.
Но любоваться высотой
Гордыня замысла мешает.

…Предпочитаешь эту или ту?
Спросили, как услужливые черти.
Я никакую не хочу, поверьте.
Но если говорить начистоту.
Страшна не смерть, а ожиданье смерти.

Тогда вперед! Ни ада и ни рая
Не загадав… Ни другу, ни врагу
Не досказав, что говорят у края…
Так, финишную ленту разрывая,
Вдруг падают спортсмены на бегу.

Там торкались в стекло окна
Зелено-гибкие побеги.
Была задумчива она.
Полуопущенные веки.

Взяв со стола его очки.
Она платком их протирала.
Движение ее руки
Движенье ветки повторяло

Руки трепещущей наклон,
И ветки за окном скольженье…
С улыбкою подумал он:
Далековатое сближенье.

И вдруг послышалось остро,
Как сказанное кем-то слово:
Чем машинальнее добро.
Тем убедительней основа.

Порою тихо и светло.
Чуть приподняв очки повыше.
Она дышала на стекло.
Так на птенца ребенок дышит.

И эта белизна платка
Щемящей сладостью смущала:
Так в детстве мамина рука
Глаз от соринки очищала.

И он подумал: чудеса!
Не совпадения удачность —
Приоткрывает небеса
Рука, творящая прозрачность!

И прожитое вороша,
Знававшая такие корчи,
Вдруг успокоилась душа —
Почуял он — и стала зорче.

Он разглядел издалека,
Как некий запоздалый сокол:
Сестру и мать у очага,
Что и не снилось из-за стекол.

Гармония природы есть вранье.
Всё прочее — случайные детали.
Птенцов в гнезде сожрало воронье,
Пока за кормом сойки улетали.

Не утешают в птицах небеса.
Глухие реки, горные походы.
От подлости людей уйдешь в леса.
Куда уйдешь от подлости природы?

Частица смерти — ночь. Частица жизни — день.
Порой бессонницы пылающее бремя
В сон не дает переступить ступень.
Ревнует смерть за отнятое время.

Жизнь простодушнее — не смотрит на весы.
Мы просыпаемся, а солнце уж в зените.
Вот плата за бессонные часы.
Спокойна смерть и шепчет: спите, спите.

Ни паровоз, ни теплоход
Не утолял его страданья.
Столетье мается народ
В огромных залах ожиданья.

Он мается или привык?
Зал ожидания — Россия.
О чем задумался, мужик.
Обиды у тебя какие?

Он удивляется со сна,
Бормочет в поисках веселья: —
Как мало выпито вина,
Какое долгое похмелье…

Страна моя — и смех и грех,
Твои дворцы, твои халупы.
Мысль о тебе — пустой орех,
А мы обламывали зубы.

Друг юности, не прекословь!
Какие споры! Лихорадка!
Была, как первая любовь,
О горькой истине догадка.

Глоток базарного винца
Над шумом нищенской веранды.
И кофе, кофе без конца
Тасует спорщиков таланты!

…Где горы пожелтевших книг?
Где сборища в гостях у друга?
Добро и зло зашли в тупик,
Не в силах одолеть друг друга.

Давно не спорим мы теперь.
Что толку, прав или не прав ты?
Но в мире нет страшней потерь
Потери любопытства к правде.

Дикарь в лесу бананы ел,
Рукой прокорм прикрыв сурово.
И жадно на него глядел
Младенец племени чужого.

Младенец чмокал, как во сне.
Дикарь и сам как бы спросонок.
Но равнодушно не вполне
Подумал: голоден ребенок.

Держаться крепче надо впредь
Законов племени и веры.
Ребенка хочется жалеть,
Хоть он не из моей пещеры.

Тогда невидимый огонь
Влетел в него, сорвавшись с неба.
И он ребенку ткнул в ладонь
Прообраз будущего хлеба.

Ребенок ел. Он дал еще.
Чему-то смутно удивился.
И вдруг подумал: хорошо…
И человек на свет явился.

Обрываясь с неведомых крон,
Уходя в непомерные дали,
Только ржавые крики ворон
Над Россией рассвет означали.