Федор Кравченко - Семья Наливайко

Она обещала достать мне очки. Тетка Варвара совсем расстроилась:

— Думаешь, она очки принесет? Фашистов приведет к нам! Вот увидишь.

И впервые за все время тетка, запрещавшая мне отходить от землянки даже на десяток шагов, сама предложила погулять в лесу. Вот я и ушел на прогулку.

Вернувшись в землянку, я застал Наташу. Она что-то рассказывала угрюмой тетке Варваре. Увидев меня, Наташа вынула из брезентовой сумки несколько пар очков в отличной роговой оправе:

— Вот, выбери подходящие и носи на здоровье. Это трофейные. Фашисты на том свете и без очков обойдутся.

Лучше бы она не говорила этого. Очки хорошие, но противно было прикасаться к ним. Наташа притворилась, что не замечает моей брезгливости. Она спросила:

— Печатными буквами умеешь писать?

— Умею.

— А веришь, что Красная Армия разгромит фашистов?

— Верю, — сказал я, стараясь не глядеть на тетку, у которой от волнения задрожал подбородок.

— Вот и разъясняй это людям, — строго сказала Наташа, — убеждай их в этом. На карандаши и бумагу! Только погорячее пиши. Понял? А я завтра приду за листовками.

Как только Наташа вышла, тетка накинулась на меня:

— Что ты наделал, окаянный! Завтра она сюда фашистов приведет, и тебя и нас погубит!

Дядька Никита ввалился в землянку, таща за собой мальчика, с головы до ног вымазанного сажей.

— Принимай, Варвара, еще одного сынка, — горланил дядька. — Этого Степой зовут. Он тоже смерти в лапы попался и насилу-насилу вырвался: сколько дней в старом дымоходе прятался!

Когда тетка рассказала ему о подозрительном поведении Наташи, Никита помрачнел. Тетка Варвара хотела покинуть землянку немедленно, но дядька был настроен слишком воинственно, чтобы согласиться с Варварой. Он собрал гранаты в углу, взял автомат и устроился у входа. Тетка еще больше заволновалась:

— Сдурел ты, окаянный, что ли? Они с тебя живого шкуру сдерут, на части тебя разрежут. Если себя не жалеешь, то хоть бы нас пожалел.

— Не бойся, Варвара, — балагурил дядька, — их будет не больше роты, а с одной ротой я как-нибудь справлюсь.

Он дежурил в кустах, у входа в землянку, весь день. Когда начало смеркаться, дядька вдруг закричал:

— Утекайте, страшная сила надвигается!

Мы увидели, как между стволами деревьев промелькнула фигурка девушки, направлявшейся в нашу сторону.

— Фашисты где-нибудь спрятались, — упрямо твердила тетка. И вдруг накинулась на меня — Да спрячь ты свои бумажки, окаянный!

Степа как-то особенно напряженно всматривался в лицо приближавшейся Наташи. И вдруг с криком побежал ей навстречу:

— Галя! Гале-ечка!

Наташа обняла мальчика, и так они шли к землянке, пошатываясь, словно захмелев. Они говорили о чем-то шепотом, затем, не глядя ни на кого, сели у землянки на траву и заплакали. Потом Наташа посмотрела на озадаченную Варвару и сказала:

— Это мой братишка Степа. Мы целый год не виделись.

Незаметно наступил вечер. Небо заполнилось облаками, собиралась гроза. Серые тучи как бы сползали на потемневший лес. Ветер гудел в соснах, раскачивая зеленые верхушки. Между ветками деревьев поблескивало пламя заходящего солнца. Тучи все ползли и ползли, появляясь неизвестно откуда, снижаясь над лесом, как тяжелый туман. Пахло гарью. Казалось, это тучи пахнут…

Наконец блеснула молния, лениво перекатился над верхушками сосен гром — глухой и немощный по сравнению с грохотом бомб, к которому уже привыкли наши уши. Брызнул дождь. Несколько капель упало на усы и подбородок дядьки Никиты. Он поднял голову, слизнул с усов задержавшуюся там дождевую каплю и улыбнулся:

— Теперь, Наташа, ты меня должна определить в отряд товарища Трясило, раз я тебе брата нашел.

— Не Наташа, а Галя, — сказал я и прибавил, обращаясь к Степе — Твоя сестра — обманщица, Наташей прикинулась.

— А ты не обманщик? — засмеялась девушка. — Думаешь, я не знаю, что ты не Омелько? Сразу догадалась. Ну ладно, дядя Никита, пойдем со мной, мы вам дадим работу.

Тетка Варвара была так взволнована, что в первую минуту не знала, что сказать. Только когда дядька начал собираться, она запротестовала, но Никита не слушал ее. С деловым видом он поправил гранаты, висевшие у него на поясе, привычным движением надвинул шапку на лоб, словно боясь, что ветер сорвет ее, и вдруг окликнул меня и Степу:

— Собирайтесь, хлопцы, нечего вам баклуши бить.

Однако увидеть Трясило нам не удалось. В глубине леса мы встретили только двух — трех незнакомых партизан, с которыми Наташа о чем-то шепталась. Затем она повела нас дальше.

И вот мы оказались в овраге, поросшем густым кустарником. Здесь стояла замаскированная трофейная пушка. На ящиках со снарядами сидел старик с жидкой серебрящейся бородой. У дядьки загорелись глаза. В первую мировую войну он был артиллеристом, и ему давно хотелось снова пострелять из пушки.

Наташа сказала:

— Вот и пушка. Она пока не нужна отряду. Будете с дедом Омелькой караулить ее.

Дядька Никита почесал затылок:

— Это ты меня в сторожа нанимаешь?

— Что вы, дядя Никита, — сказала Наташа, улыбаясь. — Будете командиром орудия. Ну, до свидания.

Как только она ушла, дед Омелько хмуро посмотрел на Никиту и сказал:

— Трясило приказал отвезти пушку на Лысый Горб. Так что помогите мне, хлопцы.

Однако дядька Никита не спешил. Он, кажется, собирался догонять Наташу. Дед испуганно загородил ему дорогу:

— Куда? Давай пушку везти. Командир что сказал?

Сумерки сгущались. Дальние стволы деревьев слились в сплошную сиреневую стену. Вокруг не было ни огонька. Лес будто вымер, только в том месте, где стояла пушка, лошади нетерпеливо били копытами о землю.

— Давай, давай! — торопил дед Омелько.

Никита сердито закричал:

— Я командир орудия или ты, дед?

— Ты, — так же сердито ответил Омелько.

— Так слушай мой приказ: проверь сбрую и взнуздай коней. Чтобы все было наготове.

— А что Трясило сказал? — упрямо повторял дед Омелько.

— Слушай, что я приказываю. Стоять наготове и ждать. А ну, Степа, помоги деду!

Он умышленно не обращался ко мне, считая, что я не гожусь даже в помощники деду Омельке. Все же мы вдвоем со Степой занялись пушкой. Куда ушел дядька, мы не знали.

Дед чертыхался, поправляя хомуты на лошадях. Степа покрикивал на меня, как на подчиненного, и ловко натягивал мешки на головы лошадей, чтобы заглушить ржание. Затем он с видом настоящего артиллериста проверил ящик со снарядами, погладил ствол орудия и удовлетворенно сказал:

— Так что техника в исправности.

Где-то на опушке леса застрочили пулеметы и автоматы, послышались взрывы гранат. Лес наполнился шумом, грохотом. Будто гроза, что с вечера собиралась над лесом, не сверху налетела, а вырвалась из глубины леса. Мы суетились у пушки, не зная, что делать. Степа сдерживал возбужденных лошадей, приготовив на всякий случай гранаты. В воздухе запели шальные пули, и дед Омелько, покачав головой, словно укоряя самого себя за трусость, полез под колеса орудия.