Федор Кравченко - Семья Наливайко

Наконец и эта маленькая щебетунья замолчала.

Все реже пускали нас в какую-нибудь хату «обогреться».

Однажды мы увидели фашистских солдат, угонявших куда-то группу людей. Мы спрятались в проходе между двумя старыми сараями. Переждав, пока фашисты уйдут, мы устремились к первой попавшейся хате. Наташа постучала в окно. Никто не отозвался. Тогда Наташа сильнее постучала. Кто-то вышел в сени.

— Люди добрые, — попросила Степанида, — впустите нас с маленьким ребенком…

За дверью — молчание, только кто-то учащенно дышит.

— Да впустите же… — молила Степанида, прижимая к себе дрожавшую от холода девочку.

— Не можу, — ответил глухой голос за дверью.

— Ой, впустите, впустите, дяденька! — взмолилась Катруся, обрадовавшись, что кто-то отозвался. — Я ж замерзаю.

— Не можу, — снова послышался тот же голос. — За таких, как вы, соседа расстреляли.

— Да впустите же, окаянные! — закричала разъяренная тетка Варвара. — Хоть маленькую пожалейте!

— У самих дети, — ответил голос за дверью. — Немцы и наших не пожалеют. Идите в дом напротив, там живут бездетные… И с немцами они в ладу…

Опять послышались шаги, где-то скрипнула дверь, и все затихло. Как ни стучали, как ни просили мы — ничего не помогло. Тогда мы пошли к другой хате, но там никого не было, дверь висела на одной петле… Вдруг опять показались немцы на улице; тетка Варвара затолкала нас в пустую темную хату.

Что делать? Идти дальше? Но в поле метель.

— Тут заночуем, — сказала Степанида, войдя в холодную хату.

Пол был покрыт жесткой соломой. Мы молча улеглись, прижавшись друг к другу. Степа быстро уснул, согревшись, но Катруся не спала, ворочалась и все жаловалась на холод. Степанида беспрерывно укутывала ее. Тетка Варвара и Наташа все время снимали с себя что-нибудь для Катруси: кофту, платок. Я дал шарф, подаренный мне года два назад матерью. Мы все спрашивали: укрыты ли ноги у Катруси? Не сполз ли платок с ее головы?

Девочка не спала, Степанида спрашивала с отчаянием:

— Да что с тобой, доченька?

— Болит, мамочка, ой, болит, — стонала Катруся.

Тетка Варвара, вздыхая, начала вспоминать вслух, как хорошо все-таки жилось до войны. Если кто-нибудь заболевал в Сороках, тут же вызывали врача на дом. Никому и в голову тогда не приходило, что больной ребенок может оказаться в таких страшных условиях.

— Хуже собак живем, — сказала Степанида.

Тетка Варвара с озлоблением прибавила:

— Немцы не трогают собак, а если б мы попали к ним в лапы, на куски разорвали б… Хоть бы Андрея не сцапали. У них все мужчины на подозрении…

Наташа внезапно поднялась:

— Пошли дальше. Как только завиднеет, мы от них не спасемся…

— Я с Катрусей останусь, — сказала Степанида. — Кто-нибудь приютит.

— Умом тронулась, — проворчала тетка Варвара. — Кто тебя впустит с больным ребенком? Да нам идти-то совсем немного осталось.

— Ой, не могу. Катруся совсем больная.

— На руках ее понесем…

И мы все снова потащились за село, несмотря на метель. Девочка не могла идти — мы несли ее по очереди. Она казалась очень тяжелой потому, что мы все ослабели в пути. Тетка Варвара не могла пронести ее и десяти шагов — так мало сил у нее осталось. Она злилась:

— Что это я?.. Как пьяная…

Я взял Катрусю на руки. Она прильнула ко мне и вдруг закричала:

— Папа… папочка…

Мы не сразу сообразили, что девочка бредит… Ей становилось хуже, а в поле было пусто, не нашлось ни стога соломы, ни куста; мы нигде не могли укрыться от метели.

Пришлось идти дальше, и Степанида уже горько пожалела, что ушла с нами. Уж лучше было остаться в лесной землянке. Там по крайней мере можно было хотя бы затопить…

— А если немцы начнут лес бомбить? — сказала Наташа.

— Все равно… все равно смерть…

Катруся уже не стонала, только щечки ее пылали… Вскоре Степанида с ужасом ощутила холод личика, которое еще совсем недавно было таким горячим…

Она села с Катрусей просто в снег, поцеловала ее холодные губы, подышала на нее. Она умоляла, рыдая:

— Доченька, проснись, доченька… Ой, — проснись, моя маленькая!

Но Катруся не просыпалась.

— Она умерла!.. — с ужасом закричал Степа. — Она умерла!..

— Тише, тише, а то разбудишь ее… — проговорила вдруг Степанида, обращаясь к перепуганному брату. — Не могла она умереть… Это сон… сон…

Теряя рассудок, Степанида прижималась мокрым от слез лицом к холодному личику девочки. Сама она, должно быть, не чувствовала холода. Внезапно ее как бы осенило.

— Скорее бы… скорее бы до Яруг добраться, — сказала она. — Мы ее отогреем… отогреем…

Я помог ей нести девочку. Вскоре мы добрались до первых хат показавшегося впереди села. Мы постучали, и судьба словно сжалилась: дверь тут же открылась. Удивленная старуха сразу же поняла, что случилось.

— Замерзли? — спросила она, пропуская меня с ребенком в сени. — Идите, погрейтесь, я как раз печку затопила…

Но как ни отогревали мы Катрусю, она уже не проснулась.

— Умерла? — испуганно спросила хозяйка.

— Не знаю, — тихо проговорила Степанида.

— Куда же вы идете?

— В Яруги…

— Так это ж рядом… Вон за теми дубами. Только зачем же девочку тащить? Отогрейтесь как следует. Придет мой старик — похоронить поможет…

— Не хочу… не хочу хоронить!.. — закричала Степанида и вдруг, легко подняв дочурку, выбежала с ней на улицу.

Теперь она уже не боялась простудить ее, а о себе не думала. Она шла так быстро, что мы все едва поспевали за ней. Когда же она устала так, что ноги ее начали заплетаться, тетка Варвара сказала решительно:

— Или все будем нести… или давай тут похороним ее…

— Не дам… не дам… — шептала Степанида.

Только на минуту, когда уже приходилось становиться на колени, чтобы не выронить Катрусю в снег, она уступала ее мне. Затем опять несла ее сама, судорожно прижимая к себе холодное тельце.

Наконец добрались мы до Яруг. Вот уже и хаты, сараи; за ними — полуразрушенная силосная башня, артезианский колодец. И опять хаты. Наташа вела нас уверенно, хотя было еще темно. Но как тихо стучала она в окно приземистой хатенки… Мелькнул в окне огонек. Кто-то, открывая дверь, испуганно спросил:

— Кто там?

— Откройте, откройте, мама! — торопливо проговорила Степанида, как бы боясь, что дверь опять закроется. — Это я с Катрусей.

— Катруся! — воскликнула старуха, выбегая из сеней. — Внученька… родненькая… Вот я и дождалась…

Нам не пришлось хоронить девочку — едва отдохнув, мы отправились в синевший за Яругами лес.

Степанида осталась у свекрови.

Вскоре стало известно, что ожесточенные гитлеровцы в самом деле забросали наш лес фугасными бомбами. Но там уже никого не было…

Поселившись в землянке, напоминавшей совсем первобытную пещеру, мы не переставали интересоваться тем, что вокруг нас происходит.