Валерий Рогов - Нулевая долгота

Подумав об этой приятной, хотя и далекой перспективе, Сергей Константинович повеселел, восстановил свое обычное душевное равновесие.

— Этот Седов плотницким мастерством славился, — прерывает молчание Тимофей Спиридонович. — Известный был человек. Сказывают, такими узорами дома украшал, как невест кружевами. Мне самому пришлось видеть, залюбуешься. Я ведь тоже по плотницкому делу, — поясняет он. — Специально однажды из Москвы в Ярославль завернул. Уж не знаю — седовской ли работы наличники, но дивны! Говорят, нонче в музей купили. А почему в Ярославль, — продолжает Тимофей Спиридонович, — так потому, что Феодосий-то Седов артельным предводителем был и за богатым заказчиком они по большим городам промышляли. Вот, видимо, один сезон в Ярославле работали. А ведь, скажи ты, не близко. Но они, говорят, и до Москвы доходили. Вот-то! Уж не знаю, остались там седовские кружева.

Суровый был человек, набожный, — с неожиданным жаром продолжал Тимофей Спиридонович. — Трех своих сынов в строгости держал: им бы уже жениться, а он их все ремеслу учит. Сказывают, что перед мировой войной черный ураган пронесся и снес главу у церквушки, что на горке в Сосновке. А через три дня архиерей должен был приехать, службу, что ль, служить аль еще что. Ну и беспокойство большое среди местных попов вышло. Пришли они к Седову, а он в Середке жил, и просят возглавить всех окрестных плотников и, значит, восстановить главу. День и ночь работали, а успели. Точь-в-точь сделали.

— Интересный рассказ, — замечает Буданов рассеянно.

— Попы золотом расплачивались, а Феодосий-то Седов сам лично отказался от денег, — с удивлением и уважением говорит Тимофей Спиридонович.

— Неужто такой бескорыстный был? — сомневается Буданов.

— Набожный был очень, — поясняет Тимофей Спиридонович. — Потому-то и последнюю волю выразил, чтобы его на монастырском кладбище схоронили. Видимо, считал себя достойным.

— А разве монастырь еще действовал? — заинтересовался Буданов.

— Какой там! — машет рукой и громко насмешливо хмыкает Тимофей Спиридонович. — Монахи разбежались, монастырь порушили. Но старик упрямый был. Народное шествие за гробом вышло. Мы тогда с батей и маманей тоже сюда на лодке прибыли. У острова целая флотилия собралась, как раньше-то по церковным праздникам. Апосля уже никогда такого не случалось. А день, помню, как нонешний был — тяжелый, хмарь. Ну точно — перед покровом хоронили.

Сергей Константинович хочет взглянуть на церквушку. Они идут по узкой тропинке к берегу, что напротив Сосновки. Он — впереди, а невысокий Козлов за ним. Вдруг Буданов останавливается, обеспокоенно оборачивается к Тимофею Спиридоновичу.

— Вы видели?

— Что видел? — передается Козлову профессорское беспокойство.

— Как упал этот человек?

— Который? — Тимофей Спиридонович пробирается вперед и выходит на берег. Он видит, что на мыске лежит человек в кожанке, раскинув руки. — А, энтот-то, — равнодушие и разочарование в голосе Козлова. — Видать, из городских. Ну энти, как приедут в деревню, так первым делом закладывают.

— Да он только что упал, — беспокоится Сергей Константинович. — Я сам видел.

— Захолодеет, так сразу протрезвеет, — остается безразличным Тимофей Спиридонович.

Буданов несколько успокаивается, хотя ему не по себе при виде лежащего на мокром песке человека, пусть и пьяного. Но вид обезглавленной церквушки отвлекает его.

— А вы говорили, что три дня и три ночи работали, — с иронией замечает он.

— Так то когда было? — ухмыляется Тимофей Спиридонович. — С тех пор чего не случалось. Церковь-то когда закрыли? Стало быть, гниль пошла, ну головка и рухнула. Без уходу что в негодность не придет? Оно и получается.

— Разве она не охраняется государством?

— А кто его знает.

Они видят, как от коровника под горку бежит женщина к тому, кто на мыске распластался.

— Вот-то и помощь спешит, — хмыкает Тимофей Спиридонович. — Сами напоят сперва, а потом расхлебывай.

Они возвращаются на кладбище. Опять сидят на поваленном дереве. Долго молчат. Наконец Буданов спрашивает:

— Ну и что еще вы знаете про того знаменитого плотника?

— А что еще? — откликается Козлов. — Похоронили, да и все тут. Вот, значит, еще в ночь снег выпал. Зима тогда лютая наступила, и очень сей факт не радовал мужиков. Да вот, значит, еще помню, заминка вышла: одни хотели его отдельно от монахов схоронить — тут за монастырем полянка есть, в давнюю бытность почитаемая, так там, а другие настаивали, что старик выражал желание со всеми вместе лежать, и бабка его подтвердила, потому тут и закопали гроб. Однако же сыновей его ни одного не было, я это точно помню. И куда они делись, не знаю.

— Вероятно, с войны не вернулись?

— Видимо так, — соглашается Козлов.

— А что же это за почитаемая полянка? — спрашивает Буданов, чувствуя, как радостное нетерпение захлестывает сердце. — Может быть, там и похоронен старец?

— Вот уж не знаю, — разводит руки Тимофей Спиридонович, но волнение профессора захватывает и его. — Однако же полянка тут совсем рядом.

Они углубились по тропинке в лесную чащобу и вскоре оказались на просторной поляне у родника. Рядом с родником валяются толстые черные головешки — остатки туристского костра. В прозрачном родниковом корытце лежит кусок серого стертого камня. Буданов падает на колени и, не обращая внимания на то, что мочит до локтей рукава, старается отодрать от дна этот камень. Но у него не получается, не хватает сил.

— Помогите же! — сердится Буданов на безучастного Тимофея Спиридоновича.

Тот сразу засуетился, крякнув, встал на колено, и вдвоем они с трудом отодрали камень. Буданов тут же в родниковом корытце стал смывать прилипшую грязь, и Тимофей Спиридонович увидел на его лице счастливую, детскую улыбку.

— Буквы, — только и прошептал профессор. Он бережно положил гладкий, как стекло, камень на колени и нагнулся вплотную, пытаясь различить едва сохранившиеся буквы. Он шевелил губами: — «П-о-оф-и-р… Порфир…» — Он поднял свое восторженное, счастливейшее лицо на Тимофея Спиридоновича. Он только смотрел на него, не зная, как выразить свою радость. Наконец он произнес: — Вы знаете, что это такое?!

— Неужто?! — в тон ему откликается Козлов, впрочем, в точности не зная, как вести себя. Не прыгать же от радости?!

Он-то «энтот» кусок камня в роднике знал хорошо, однако никогда и не помышлял вытащить его со дна да и не задумывался, отчего он там оказался. А теперь и ему самому это кажется странным: «Надо же — ценность, хм!»

— Это же то, что мы искали! — восторгается Буданов. — Несомненно, и другие части плиты где-то рядом. Что вы думаете, а?!

— Так, должно быть, — неопределенно соглашается Козлов.