Валерий Рогов - Нулевая долгота

А было еще совсем светло. Густо-красный шар солнца скатывался по террасам лиссабонских крыш к океану.

Ее белый «форд-капри» с красивой черной отделкой стоял у отеля. Она достала из сумочки и бросила ему ключи. Он их поймал. «А не рискуешь ли ты, Марианна?» — пошутил он. Она будто ждала этих слов и сразу ответила: «Это то, Саша, что я всегда любила и еще люблю».

«Форд-капри» легкая и стремительная машина. Фролов подумал, что люди все подбирают по своему характеру.

Марианна вставила кассету в проигрыватель. Французский шансонье Жорж Мустаки задушевно пел о новой Португалии. Она сидела вполоборота к нему, поджав под себя ноги, и неотрывно смотрела на него. «Марианна, — будто сердясь, запротестовал он, — не смущай меня». — «А вот буду, — отвечала она и потрогала его пальцем. — Я все не верю, что это ты».

После площади маркиза де Помбала они стремительно мчались по прямой широкой улице, удачно попадая на зеленый свет. Фролов еще сильнее разогнал послушный «форд-ка́при», когда они влетели на навесную шоссейную эстакаду — Авени́ду да Понте́. Перед гигантским мостом над Тежу, носившим до революции имя Салазара, а сразу после революции переименованным в мост имени 25 апреля, повинуясь дорожным знакам, он снизил скорость. Под ними на запад и на восток был широченный разлив Тежу, и казалось, что они парят над синим простором. За горы закатывался кровавый шар солнца. На фоне посеревшего вечернего неба, почерневших гор и куска красного солнца распростер руки гигантский каменный Христос.

Марианна курила в глубокой задумчивости. Она думала о всем том странном, что случилось в ее жизни и было связано с Португалией.

— Ты не хочешь заехать в деревню Радал? Подняться к монументу Христа? — Он кивнул. Она продолжала: — Что я хочу понять в этом возвращении? Почему я должна здесь обязательно побывать? Именно с тобой? Почему женщина всегда опирается на мужчину? Ты молчишь?

Он пожал плечами, улыбнулся.

— Похоже, этот поворот, — сказал он, вглядываясь в указатель.

Они оставили машину на стоянке и стали подниматься в гору по пыльной каменистой дороге.

Вот и деревня Радал: белые низкие домики с маленькими оконцами, грубыми деревянными дверьми, за которыми тянулось тяжелое существование. Улица была без деревьев, узкая, пыльная и каменистая, как и дорога. В дверях появлялись женщины в черном одеянии, истые католички. И не могло быть иначе у столь грандиозного монумента Спасителю. Не скрывая недовольства, женщины недружелюбно разглядывали пришельцев. Лаяли бесприютные собаки. И Фролову, и Марианне было не по себе.

— Не ожидал увидеть такое, — тихо сказал он.

— А кто мы для них? Богатые иностранцы, случайно забредшие в их бедную жизнь, — раздраженно пояснила она. — Эти женщины презирают меня за декольте, красивую сумочку с тысячью эшкудо. Большего они просто не представляют себе. Для них я распутница, транжирка, дьявольский соблазн. Чему ты улыбаешься? Они темные, запуганные существа, к тому же неграмотные. Фашисты очень заботились обо всем этом, — сердито закончила она. И добавила с сарказмом: — Не правда ли, легко управлять темной массой?

Марианна внимательно всматривалась в недобрые, окаменевшие лица женщин. Фролов догадался, что она, видимо, надеется увидеть ту, которая ее предала. Он понял, почему она должна была вернуться в эту деревню Радал. Отсюда начались все ее несчастья.

«А что, если она действительно ее встретит? — подумал Фролов. — Что она ей скажет? Что сделает? Нет! Как отомстит?! Но невероятно, чтобы она оставалась здесь! Она должна скрываться. Человек помнит зло, которое сотворил, и всегда ждет расплаты».

Он спросил:

— А если ты ее встретишь?

Она вздрогнула и остановилась.

— Ты читаешь мои мысли? — удивилась она. — Я не знаю, что я должна сделать. Но я должна отомстить. Никто другой. Только я. — Она поежилась. — Но во мне нет гнева, Саша. Мне страшно здесь.

Она крепко взяла его под руку. Ее била нервная дрожь. Он высвободил свою руку и обнял ее за плечи.

Над дверьми крайнего дома красной краской были нарисованы серп и молот.

— Смотри, и здесь изменения! — удивился он. — А ей от расплаты не уйти, — с убежденностью добавил он.

— Я знаю, Саша, — согласилась она. — Но я, именно я, должна ей — и именно ей! — отомстить.

— Только ей? — спросил Фролов, стараясь отвлечь ее от сосредоточенной думы о той, которая делала самое худшее в жизни — служила предательницей.

— Нет, не только ей. Еще Фернандо Мартинишу, — едва слышно ответила она. — Только им двоим.

Фролов подумал о том, как все же получаются люди, творящие зло. А что делать с ними, когда они разоблачены? Мстить? Но как? Провести их по тем же кругам ада? Держать в застенках? Или просто лишить их жизни?

— Ты готова их убить, — не то утверждая, не то спрашивая, произнес он. В его голосе были испуг и удивление.

— Да, готова, — клятвенно ответила она.

Быстро темнело. На горе возле монумента дул пронизывающий холодный ветер. Лиссабон мерцал далекими огнями. Марианну била дрожь — и нервная, и от холода. Он предложил идти к машине. Она ничего не ответила. Они пошли назад. Под гору идти было легко. Уже наступила настоящая ночь. Появились звезды. В небе равнодушно висела полная луна. Они спотыкались на каменистой дороге.

У дома с серпом и молотом они остановились. Она подкралась к освещенному окну. «А-а-а-а-а!» — вдруг раздался ее вопль. Фролова пронзил ужас. Он подбежал к ней. Она обвила его шею и зарыдала.

Он увидел женщину. Она сидела за столом и страшными, остекленевшими глазами смотрела в окно. У нее на руках был младенец. Около нее стояли три испуганные девочки.

— Нет, я не могу! О боже, избавь меня от всего этого! — рыдала Марианна.

Он понял, что они должны уйти. Она едва шла, все время спотыкаясь. Он крепко держал ее, прижимая к себе. Ее голова лежала у него на плече, и она беспомощно всхлипывала, все повторяя: «О боже, избавь меня… избавь меня…»

В машине было тепло и уютно. Марианна уже не плакала.

— Дай мне закурить, — устало попросила она.

Он включил приемник. Транслировалась симфоническая музыка.

— Бетховен, — сказала она.

Они долго молча слушали, до самого конца.

— Ну, и зачем все это было нужно? — выключая приемник, спросила она со спокойной печалью. И больше себя, чем его. — Чтобы знать, что она жива? Что она живет там же, где и жила?

— Это невероятно, — только и сказал он.

Фролов вновь увидел остекленевшие страшные глаза той женщины. «Она была готова к расплате, — подумал он. — Но она хочет жить, хоть и проклятой. А потому защищается детьми…»

— Лучше никогда не возвращаться, — произнес он.

— Нет, мне это было нужно, — не согласилась она. — Но я не умею мстить.