Юрий Либединский - Зарево

— Что же вы, Саша, не спросите меня о том, как я выполнил ваше поручение? — посмеиваясь, спросил Семен Иванович. — А я ведь его выполнил. Навестил вашу маму и даже обедал у вас. Социви [9] Социви — грузинское кушанье. было такое, что пальчики оближешь.

— Ну, так что у нас дома?

— Все хорошо, все здоровы, сестры у вас красавицы. — И он даже с грустью покачал головой.

— Спасибо, что вы у нас были, — сказал Саша. — Для мамы праздником является каждая встреча с человеком, который меня видел.

— Да, это верно, она меня выспросила обо всем, я уже, признаться, стал кое в чем привирать.

— Вот как?

— Да! Сказал, что вы влюблены в одну прелестную даму — Сирануш Гургеновну.

Сирануш Гургеновна была хозяйкой той квартиры в Александрополе, где стоял одно время Семен Иванович и куда приезжал Александр. Добрейшая старушка, она была очень ласкова к Саше, и Семен Иванович подсмеивался над тем, что старушка влюбилась в молодого красивого офицера.

— Ну, зачем вам было в смешном виде выставлять нашу добрую Сирануш Гургеновну? — с улыбкой спросил Александр.

— Но я ведь не сказал, что Сирануш Гургеновна старушка. Наоборот, я так расписал ее, что Дареджана Георгиевна не на шутку встревожилась, особенно когда узнала, что Сирануш Георгиевна вдова. «Зачем ему вдова, когда у нашего Александра есть шансы на благосклонность очаровательной девушки?» А… Вы краснеете? Теперь вы наказаны за вашу скрытность, Сашенька! А фамилия какая благоуханная — Розанова!

— Все это глупости, — сердито сказал Александр.

— А отец — генерал — это тоже глупости? — продолжал веселиться Семен Иванович.

Но тут в дверь постучали, Саша воспринял это с облегчением.

— Войдите! — сказал Семен Иванович.

В дверях появился небольшого роста человек в щегольской кожаной шоферской куртке с бархатным, отделанным красной шнуровкой воротником. На зеленых его погонах были ефрейторские нашивки и два крылатых колеса — значок недавно учрежденных автомобильных войск. Голова его была, пожалуй, несоразмерно с ростом велика. Горбоносый, с большим лбом, выпуклыми глазами и выдающимся вперед ртом, этот небольшого роста человек производил впечатление силача. Он приложил руку к фуражке с большим козырьком и, продолжая широко улыбаться, так, что видны были крупные, крепкие зубы, сказал:

— Господин начгар, разрешите доложить, прибыл по вашему распоряжению.

В том, как напряжена была рука у козырька, а также в этих словах и особенно в улыбке, неуловимо насмешливой, Александру почудился оттенок нарочитости, и он подумал, что все это предназначено специально для него, офицера в черкеске, человека чужого и враждебного.

— Ладно, Вася, можешь не так уж старательно тянуться, — усмехаясь, сказал Семен Иванович. — Знакомься, это… наш товарищ… — со сдержанной теплотой сказал он, кивнув подбородком в сторону Саши. — Есть тут для тебя серьезное дело. Я выпишу тебе наряд, ты поступишь в распоряжение их благородия. Тебе надлежит, приняв груз, — он сделал многозначительное ударение на этом слове, — отправиться разведать дорогу до того пункта позиций, который их благородие тебе укажут… — говорил он, несколько меняя интонацию с шуточно-серьезной на серьезную, так как в этот момент в комнату вошел Аркадий Иннокентьевич.

— Пришел-таки? — кивая подбородком на Васю, спросил он. — Никак не хотел идти, ворчал.

— А что я ворчал, господин начгар? — плаксиво-сердито сказал Вася, — Ведь моя гармозиночка, — нежно сказал он, — только что из ремонта — и здравствуй пожалуйста, тряси ее по здешним поднебесным горкам…

— Слышали, какое рассуждение, ваше благородие? — сказал писарь, обращая свое бледное лицо с красной и словно вздувшейся верхней губой к Александру. — Сам сообразить, что нашим героям солдатикам нужно подвезти пропитание, — этого он не хочет. Ему бы, раз уж он до Сарыкамыша добрался, лишь прилипнуть к своей Матаньке.

— А ведь сразу уговорил, — покачивая головой и как бы жалея себя, сказал Вася; — Какое слово пронзительное у господина старшего по канцелярии! Сказал — и сразу вонзилось в самое сердце. Поеду в погибельные горы, а вам., господин старший по канцелярии, поручаю свою Алюру.

— О-о-о, у него, оказывается, не Матаня, а Алюра, — сказал писарь, обернувшись к Александру и предлагая ему потешиться.

Александру настолько противен был этот писарь, что он не смог даже выжать из себя в ответ притворную улыбку.

Зато Вася подмигнул Семену Ивановичу, лихо притопнул и пропел:

— Пишите, господин начгар, наряд на военного шофера Гаврилова Василия, с выдачей на десять дней сухого пайка и аварийного запаса бензина. — Все это он произнес быстро, без запинки и весело взглянул на Сашу с выражением: «Ничего, мы с тобой поладим!»

Темиркан благополучно завершил в Сарыкамыше все свои дела, наряды на продовольствие и боеприпасы были уже на подписи.

— Э-э-э, батенька, я склонен к каждой цифре справа ноль приставить, — сказал ему добродушный старенький генерал, накладывая резолюцию. — Да ведь вся суть в том, как вы все это доставите к себе на позиции.

— Дорога уже разведана, автотранспортом мы обеспечены, — ответил Темиркан, имея в виду то, что рассказал ему Александр Елиадзе о своей поездке в штаб автоотряда.

— Сомнительно все-таки, чтобы там машины прошли, — сказал генерал, — Советовал бы больше уповать на местный транспорт…

Посмеиваясь, вывел он Темиркана на галерею, выходившую во двор, который весь был заполнен множеством серых спин, длинных прядающих ушей и добродушно-упрямых ослиных морд.

Едва генерал показался на балконе, ослы вдруг, словно по команде, подняли крик.

— Знают начальство! — утирая слезы от смеха, сказал генерал. — Должен признаться, что я этих серых тружеников уважаю до глубины души. Подал нам эту мысль один из работников Земгорсоюза, армянин, еще весною, когда весь фронт из-за бездорожья сидел голодный. И, знаете, как они нас выручили, эти долгоухие? Ведь он пройдет по такой узкой тропке, где лошадь откажется идти. Правда, не выносят топких и сыпучих мест, особенно когда тяжело нагружены. В этом-то и есть разгадка знаменитого ослиного упрямства. Видите, как уши у него устроены, — этакий аппарат по уловлению звуков! И если он слышит, что его гонят в ту сторону, где булькает вода или сыплется песок, он ни за что туда не пойдет, потому что копытце-то у него маленькое, там, где лошадь пройдет легко, осел сразу загрузнет. Ну, а человек, не обладая подобными звукоуловителями, не понимает «ослиного» упрямства, гонит его на погибель, бьет и терзает, а осел все равно не идет. Не бить его надо, а дать ему возможность самому найти дорогу. Он вытянет морду вот этаким манером, — и генерал очень похоже показал, как осел нюхает воздух, — поразмыслит — и найдет каменистый грунт, свою ослиную дорогу, придет туда, куда надо.