Юрий Либединский - Зарево

Семен Иванович назвался, крепко пожал руку Саше, налил себе вина, сказал несколько слов по-грузински, крякнул по-русски, закусил салом, вытер рыжеватые усы и спросил, обращаясь к Саше и весело поблескивая глазами:

— Зачем пожаловали, ваше благородие?

Глядя в его хитрые и ласковые карие глаза, Саша рассказал о поручении, которое ему дал подполковник Батыжев.

— Так, — помолчав, сказал Дьяков, хитро прищурив глаз. — Значит, от Эрзерума это будет к югу…

— Да, да, Киги, Огнот… — говорил Саша.

— Без карты, Филипп Мелитоныч, не разобраться…

— Э-э, зачем карта? Кахетинский выпьем по-кунацки, чтобы жили мы по-братски! — Батоно Филипе даже встал со стула, и судорожное движение, которое он сделал поврежденной рукой, так как здоровой опирался на костыль, должно было изобразить лихость.

— Нет уж, генацвале Филипп Мелитонович, — отводя руку с бокалом, сказал Семен Иванович, — война идет, значит вот разберемся с этим делом, а тогда и пить будем и гулять будем, но военное дело прежде всего.

— Вот сюда, ваше благородие, здесь моя контора, — возвысил голос Семен Иванович, чтобы услышали шоферы, стоявшие возле крыльца. Он любезно пропустил Сашу вперед в двери новенького, еще пахнущего деревом домика.

В первой комнате стояли канцелярские и чертежные столы. Сидевшие за столами писаря поднялись с мест.

— Сидите, господа, сидите… Аркадий Иннокентьевич, дайте-ка нам в кабинет сюда квадрат восемьдесят восьмой и восемьдесят девятый…

Худощавый, в пенсне юноша с настолько выдающейся вперед верхней губой, что она, похоже, вот-вот красной каплей упадет на стол, с готовностью встал с места.

— У меня карты с собой… — начал было Саша, но Семен Иванович быстро провел его к себе в кабинет.

— У меня есть догадка, что сей Аркадий является осведомителем охранки, потому-то именно его я и попросил достать карту. Мы начнем разговор в его присутствии. Он, кажется, ничего не подозревает, но, знаете, береженого бог бережет, и особенно при теперешних делах.

Вошел Аркадий Иннокентьевич с теми же картами генерального штаба в руках, которые у Александра были с собой.

— Вот, Аркадий Иннокентьевич, глядите, господин подпоручик хочет предложить нам интересный маршрут для прогулок, — говорил Семен Иванович, прикалывая карты к чертежной доске. — Итак, Сарыкамыш — Эрзерум…

— Простите, господин, господин… — сказал Саша, обращаясь к Семену Ивановичу, как если бы он его не знал.

— Зовите меня — Семен Иванович, — перебил Чабрец. — Я человек штатский, со мной можно без чинов.

— Так вот, Семен Иванович, здесь, не доезжая до Эрзерума, есть Кепри-кей…

— Так, Кепри-кей… Кепри-кей… Вот он — место нам известное. Ну и что же сей Кепри-кей?

— От него к югу, — остро очиненный карандаш Саши медленно полз по карте, — идет дорога.

— Ну что вы, господин подпоручик, какая там может быть дорога?

— Простите, Семен Иванович, но в данном случае вы ошибаетесь, — мягко остановил его Саша. — Это старая турецкая военная дорога, и так как назначение этих дорог состоит в том, чтобы по ним провозить пушки, то дороги эти следуют по естественным путям, в данном случае — по руслу горной речки, вот она… Недостаток этих чудовищно извилистых дорог искупается, во-первых, тем, что они всегда идут по твердому грунту; во-вторых, хотя во время дождей и снегопадов они наполняются водой, но вода быстро стекает.

— Возле дороги всегда есть возвышенные площадки, приноровленные для стоянки пушек, следовательно годные и для машин — ведь верно?

— То, что вы говорите, это просто чудо! — сказал Семен Иванович искренне. — Что вы думаете об этом, Аркадий Иннокентьевич?

Аркадий Иннокентьевич вяло кивнул головой; предмет разговора его, очевидно, не интересовал.

— А как насчет мостов? — живо спросил Семен Иванович. — Ведь достаточно одного хлипкого моста, и машина провалится.

— Мостов совсем нет.

— Как же это может быть? Ведь тут речки? Вот здесь, и здесь, и здесь.

— Я имел честь вам объяснить; что пушечные дороги всегда проходят по руслу рек. Да чего толковать, ведь ваш отряд обслуживал армию при Эрзерумской операции…

— Имеем благодарность его высочества, — сказал Аркадий Иннокентьевич.

— Вот видите, его высочества… — И карие глаза Чабреца заиграли таким весельем, что Саша закашлялся, чтобы подавить смех, и приложил платок к губам.

— Ну, так вы должны знать, что дорога, по которой шло наступление одной из наших колонн… Вот отсюда, с севера, в обход Кепри-кея, шло по водораздельному хребту, вот здесь, по Северному Армянскому Тавру…

— Неоднократно сам проезжал по этой дороге, но ничего не знал. Вы, Аркадий Иннокентьевич, знаете эту дорогу, это через Ольты? — спросил Чабрец.

Но тот, став у окна и своей долговязой фигурой заслонив свет, ничего не ответил.

— Что это вас заинтересовало, Аркадий Иннокентьевич? — спросил Чабрец.

— Какая-то женщина разговаривает с нашим часовым, — ответил Аркадий.

— Это никуда не годится. О чем могут быть разговоры? — вставая с места, сказал Семен Иванович.

— Если разрешите, я выясню, — живо откликнулся Аркадий.

— Что ж, выясните. И кстати пришлите мне… — Он подумал. — Старостин у нас где?

— В пути.

— А Куров? Тоже в пути?

— Тоже.

— Досадно… А Василий Гаврилов?

— Кажется, вернулся.

— Пришлите-ка его сюда. Надо какого-то боевого шофера послать съездить и разведать эту дорогу. Дело-то серьезное.

— Так точно. — И Аркадий Иннокентьевич быстро исчез, видимо довольный тем, что начальник отпустил его из кабинета, где шел разговор ему неинтересный.

— Ну, теперь, Саша, мы имеем по крайней мере час для разговора. Васю Гаврилова раньше он не найдет. Это наш товарищ, и он не только разведает дорогу, но и перевезет в машине все, что нам нужно.

— Неужто такой большой груз, что требуется машина? До сих пор я его без труда провозил у себя под седлом, — сказал Саша.

— Груз — во! — И Семен Иванович развел руками. — Да и зачем подвергать вас излишней опасности, вы нам еще пригодитесь.

Они взглянули друг на друга, и столько теплоты и сердечности было во взгляде у обоих, что оба смутились.

Семен Иванович пригнулся к письменному столу и стал возиться в одном из боковых ящиков его. Там что-то щелкнуло. Из потайного отделения ящика Семен Иванович вытянул лист печатной бумаги и протянул его Саше.

— Мы перебрасываем на фронт несколько десятков тысяч этого обращения — это первомайское обращение Тифлисского комитета и Кавбюро РСДРП.

«Вы, насильственно наряженные в солдатские шинели рабочие, крестьяне, вы, оторванные от рабочих станков и сохи, покинувшие семьи в жертву голоду… — читал Саша. — Вы истекаете кровью на позициях, а за вашей спиной министры и дипломаты торгуют вашей кровью, получают взятки, продают планы, извещают неприятеля о ваших движениях. Вы, наголодавшиеся и изнуренные, подставляете груди под пули и штыки, а вас обкрадывают интенданты, подрядчики и правительство, которое думает о своих карманах, а не о ваших нуждах.