Юрий Либединский - Зарево

— А велико было это сокровище? — спросил Мадат Сеидов, и столько живого интереса слышно было в его голосе, что все засмеялись и громче всех Авез.

Утерев слезы, выступившие на глазах, он весело сказал:

— Теперь все мы видим, что не напрасно была рассказана эта чудесная история: в душе нашего юного бакинского гостя Мадата проснулось желание овладеть сокровищницей замка — значит замок будет найден, потому что богаты Сеидовы. А для увеличения своих богатств, богач, как известно, кругом земли обежит. История, рассказанная Сулейманом, хороша — пусть же на здоровье выпьет он преподнесенную ему чашу.

Пока Сулейман пил, все хлопали в ладоши и пели ему заздравную.

А когда он опрокинул чашу, сказал свое «якши» и поблагодарил хозяина, тот снова налил чашу до краев, и по установившемуся обычаю встал Сулейман и с веселой важностью обратился к гостям:

— Ныне я султан, визирем своим назначаю дорогого гостя нашего Мир-Али, почтенного учителя детей, и повелеваю: нанизать на нить повествования свой драгоценный камень. Мир-Али — человек ученый, и ничего ему не стоит из книг, прочитанных им за свою жизнь — и наших, и русских, и персидских, и арабских, и французских, и английских, — выбрать какую-нибудь чудодейственную историю. Но я, как слабый игрок в шахматы, севший перед шахматистом во много раз меня сильнейшим, прошу заранее отдать мне самую сильную фигуру игры — королеву: я налагаю властью, данной мне вами, запрет на все, что случилось не на нашей земле, и на все, что уже написано в книгах, — пусть Мир-Али, как и я, расскажет то, что вправду случилось на нашей земле.

— О-о-о!

— Это хорошо придумано!

— Трудно тебе будет, Мир-Али, учитель детей!

— Ничего, он одолеет.

Мир-Али молча поставил чашу возле себя и, обращаясь к Сулейману, сказал:

— О премудрый султан Сулейман! Чтобы ты не забраковал коня, которого я намерен вывести перед тобой, хочу я задать тебе один вопрос.

— Спрашивай.

— Запрет, наложенный тобой, относится также и к книгам, хранящимся при мечети?

Сулейман недоуменно развел руками и оглядел всех.

— Книги при мечети? Ну что можно вычитать из этих книг? Кто сколько внес на поминание родственников денег или скота… Это те самые книги, которые в непрестанном ведении нашего хозяина. Что можно вычитать в подобной книге?

Авез покачал головой и ничего не ответил, но Мир-Али задорно спросил:

— А если я вычитал там историю, которую назову «встреча поэтов»?

— Встреча поэтов?! — с изумлением и восторгом воскликнул Гафиз.

— Тогда твоя взяла, — сказал Сулейман. — Но ты разжег наше любопытство, подогревай на нем свою новость.

— Можно ли назвать новым вино, более столетия хранящееся в земле? — спросил Мир-Али.

— Зависит от крепости его, сын мой, — ответил Авез. — Если твое вино заставит проплясать мои ноги, значит его можно считать вином веселой молодости. Рассказывай.

И Мир-Али, учитель детей, начал:

— Направляясь к вам, в ваше каменное гнездо, дорогие друзья, побывал я в древней Гяндже, которая вашему старинному городу, как известно, приходится старой бабушкой, — так древен каменный скелет Гянджи.

Все присутствующие знают кирпичный мавзолей великого Низами, навеки прославившего нашу родину и наш народ среди других народов. Имя его известно здесь всем; хозяин наш славится тем, что наизусть выучил едва ли не большее количество строчек Низами, чем кто-либо, и умеет толковать самые глубокие иносказания нашего великого земляка. Впрочем, каждый из нас грешных тоже хранит хотя бы ничтожнейший грош из сокровищницы мудрости великого гянджинца. Но прежде чем перейти к моей истории, я хочу спросить: кто может сказать, когда и при каких условиях поставлен мавзолей на могиле Низами?

Наступило молчание. Люди переглянулись, и все глаза устремились на деда Авеза. Он потер лоб и сказал:

— Построен этот новый мавзолей вскоре после того, как уничтожено было Гянджинское ханство… Я не помню года основания, но он у меня записан. Вот кем он построен?.. Верующими, наверно.

— Если ты, отец, не знаешь, значит никто не знает! — торжественно сказал Мир-Али. — Я сказал, что в моем рассказе произойдет встреча поэтов. Встреча эта состоялась около ста лет тому назад, ранней весной, когда вся усеянная черепками и осколками камней равнина, словно каплями крови, краснеет тюльпанами и маками… Большая толпа жителей Гянджи и окрестных сел собралась в тот день возле мавзолея Низами, только что отстроенного. Лица собравшихся были печальны, в толпе не слышно было шуток. Мулла вышел вперед и отслужил заупокойную службу по Вазир-Мухтару, на чьи деньги отстроен был мавзолей.

— Ты имеешь в виду Грибоедова?! — изумленно и вопросительно произнес аптекарь.

— Да, — ответил Мир-Али.

— О печальной встрече двух великих Александров русской литературы известно от того из великих поэтов, кто пережил другого, — сказал дедушка Авез. — Я думал ты хочешь рассказать… Но Низами и Грибоедов…

— Мир-Али предупредил нас, что он расскажет историю из книги поминаний, — ответил за него Сулейман.

— Я нахожу рассказ твой недостоверным, — сказал Мадат. — Не верится мне, чтобы народ наш так скоро после завоевания русскими Кавказа стал оказывать честь русскому Вазир-Мухтару, убитому нашими единоверцами.

Мир-Али взглянул на него быстро и, пожалуй (но это заметил только лишь Авез-баши), несколько презрительно.

— Дорогие слушатели, история моя не кончена… И, подобно старинному замку, о котором была сейчас речь, имеет она, помимо явных, также и тайные ходы, и я приведу вас к ним. Нетрудно припомнить, что за год до того, как возле могилы Низами была отслужена заупокойная по Грибоедову, он проехал по этой же дороге живой, в сопровождении молодой красавицы жены и пышной свиты, подобающей Вазир-Мухтару. Могила великого Низами представляла тогда собой холмик, поросший травой, но наши люди, пронесшие сквозь века благоговейную память о великом своем поэте, как это всегда происходит, пришли из разных мест нашей земли поклониться могиле Низами, прочесть заупокойную молитву. И вот грозный Вазир-Мухтар императора русского остановил поодаль свой караван, как это подобает делать, когда хотят почтить покойника, и подошел к могиле. Народ молча расступился перед ним. Грибоедов поздоровался с народом и спросил: «Так это могила Низами?»

Когда ему подтвердили, что это так, он встал на колени, отдал месту успокоения великого поэта глубокий поклон, потом, поднявшись, спросил: «Кто хранитель могилы?»

Из толпы вышел мулла, — у могилы Низами всегда, как известно, находится кто-либо из мечети, чтобы, если понадобится, отслужить заупокойную службу. И тут же, на глазах народа, русский великий поэт передал мулле одну тысячу пятьсот рублей на восстановление могилы Низами…