Александр Доронин - Перепелка — птица полевая

— Вот ты спрашиваешь, где невесты? — старший Пичинкин окинул сына теплым взглядом и, повернувшись к Числаву, с хитринкой спросил: — Свадьбу, никак, сегодня справим? Так, красавица?

Девушка, с которой Виктор уже успел снять пальто, опустила голову.

— Ты, отец, вновь с теми же насмешками, — буркнул Витя.

— Тогда я пошел, до свидания, — Судосев не стал тянуть время, ему еще нужно попасть в Кочелай. Повернулся к гостье, тихо произнес: — Светлого счастья вам в этом доме…

Витя кивнул, словно этим уверял: как же не будет счастья, если невеста сама ласточкой прилетела, и он ее никогда, уже никогда не отпустит.

С сильными морозами, как из-под жернова сыплющейся мукой, завьюжили метели. Словно не поземка несла их, а тысячи чертей накинулись. У-ув-авв-увв! — стонало-причитало вокруг, все живое пугало.

Съежилась и Вармазейка. Где тут по улице гулять — дети из домов не выходили. Выйдешь — без носа останешься, заморозишь.

Сергей с Валерой третий день не учились — школу закрыли. Сидят парнишки на печи и играют в бобы. Этими бобами бабушка гадает, раньше их не разрешала и руками трогать. Смотрела, смотрела — ничем их не унять, взмахнула рукой: «Играйте уж, окаянные, силу гадания все равно отняли…»

Где детские игры — там и драки. Сергей схватил горсть бобов и сразу же в лоб брату. Старший тоже не остался без сдачи — по уху младшего шлепнул. Вышла из передней мать, взяла веник и давай их лупить. Не зашла бы бабка, такой рёв начался — хоть из дома убегай.

Только зашла она, и сразу же к внукам:

— Вы почему на улицу не идете? Там хоть босиком бегай…

Подошла к иконам, зажгла свечу, встала на колени и начала молиться. Помолилась и тихо произнесла, словно уверяя кого-то:

— Кто сказал, что Инешкепаза нет? Он всегда с нами, грешными… Быстрее бегите к центру села!

Парнишки обули валенки, одели шубенки и вышли на крыльцо. В синем небе ребенком улыбалось солнце, похожее на желтое решето. Улыбалось, словно его кто-то щедро угостил масляными блинами. Только сугробы говорили, что зима еще только в самой середине: они приподняли плечи, как ворохи зерна, и — арк-ёрк! — скрипели зубами. Почувствовали, что силы слабеют!

К крыльцу вышла и бабка. Осмотрела развешенное на веревке белье и с теплотой сказала детям:

— Не колокол, внучата, привезли с Нижнего — весну возвратили! Скоро поднимать будут…

Парнишки заспешили туда, где шестеро русских с Урклея построили церковь. Она деревянная, покрашена голубой краской, окна — темные, с железными решетками.

Полсела собралось около церкви — между людьми и палец не просунешь. Некоторые пришли помогать, а другие, как Сергей с Валерой — смотреть. Ребята не удержались, подлезли ближе к колоколу и удивились: его охватом двух рук не измеришь. И высота почти со столб! Вот это ко-ло — кол!

— Вы, дети, под ногами не мешайте, отойдите в сторону. Друзья, в сто-рону отойдите, в сто-рону! — разгонял ротозеев председатель сельского Совета Куторкин. Сам дядя Сёма хлопал варежками. Варежки большие, из бычьего меха.

Среди всех стояли Вечканов с Борисовым, главой администрации района. Они беседовали о каком-то собрании, которое, видимо, хотели провести вечером.

Ребята залезли на крыльцо соседнего дома, откуда все видно, но здесь столкнулись с дедом.

— Не замерзнете, внучата? — спросил тот.

— Не замерзнем, — за себя и за братишку ответил Сергей. Сам рукавом шубы вытер нос.

Пригнали кран. Эту длинную, с толстым тросом машину ребята видели и в прошлое лето, когда в Бычьем овраге на дне пруда стелили плиты. Си-ильная она, на четырех колесах!

Бодонь Илько, водитель, во весь рот улыбался. Такую машину ему дали — что даже позавидуешь!

— Он что, самосвал снова оставил? — обратился Сергей к Валере.

— Почему оставил? Этот кран он пригнал с Кочелая на один день. Вот колокол поднимет, потом снова отгонит.

— Дядя Миколь что наверху делает?

— Закрепить колокол, видать, хочет, — ответил Валера и притих. Что другое скажешь — сам впервые видит такое.

Миколь высунул наружу голову — шапка большекрылой вороной полетела вниз.

Внизу кричали:

— Держись, Микитич, так и сам свалишься!

— Смотри, на небе не оставайся!

— Инешке там не виден?..

Нарваткин, улыбаясь, смотрел вниз и сам не выдержал, засмеялся:

— Здесь меня доброе слово батюшки сохранит. Не ошибся, отец Гавриил?

Кочелаевский рыжий священник, который беседовал с настоятелем вармазейской церкви, подошел к крану, прошептал что-то Бодонь Илько, а тот словно всю жизнь этого ждал.

Кран заработал, и перевернутой большой рюмкой медный колокол поднялся над головами. Не колокол плыл по воздуху — большое солнце!

Миколь Нарваткин схватил его двумя руками, стал тянуть в колокольню, да сил не хватало. И он крикнул вниз:

— Помощники нужны!

Витя Пичинкин и Игорь Буйнов хотели пройти к лестнице, которая вела наверх, но батюшка Вадим встал перед ними и сказал:

— Сначала, антихристы, помолитесь на коленях. В святой храм без благословения не пущу!

Игорь вернулся на свое место, Пичинкин не стал высомерничать — упал на колени около занесенного снегом крыльца и перекрестился.

— Пусть Верепаз всегда с тобой будет! — сказал батюшка и открыл церковь.

Долго Миколь с Витей возились около колокола. Наконец-то он был закреплен на колокольне, и Пичинки слез.

Куторкин не выдержал и крикнул:

— Как там, Миколь Никитич, скоро начнешь?!

Нарваткин вновь высунул голову и ответил:

— Слушайте, друзья! У кого есть грехи, тот пусть уходит.

Казань Эмель беседовал с внуками и этих слов не слышал. И здесь он вспомнил…

— Ой, ребятки, я совсем без памяти! — затряслись у него ноги.

— Что случилось, дед? — удивился Валера.

— Как что, перед уходом затопил печку, воду хотел погреть и совсем про это забыл… Как бы пожара не было! — И побежал к конюшне.

Нарваткин, видя это, произнес:

— Во-он, один уже «отпустил» свои гре-хи!..

Бум-бом, бум-бом! — застонал колокол, содрогая округу.

Не небо простиралось над людьми — плывущие звонкие облака. Большой отарой овец они спешили на запад, словно боялись остановить красивый звон…

Сначала от него село вздрогнуло, потом окна просветлели. Или это виднелось так людям: не колокол, а солнце так их осветило? Солнце, конечно! Но не только оно, но и колокол чувствовал себя над всеми главенствующим…

С Вармазейки Борисов вернулся в полночь. Не успел раздеться, как в дверь постучали. Открыл — у порога стояла соседка. Она спешила, будто кто-то гнался за ней и начала рассказывать: Галю положили в больницу — видимо, рожать собралась. Юрий Алексеевич не стал расспрашивать, кто и когда отвез. Он уже хотел идти навестить жену, но соседка остановила: в это время кто пустит, да и какая от него помощь?..