Борис Лавренёв - Собрание сочинений. т.1. Повести и рассказы

Джиббинс нагнулся и поднял небольшую железную коробочку, в каких упаковываются дешевые леденцы. Коробка была покрыта темным нагаром. Капитан вынул нож и, подсунув под крышку, открыл коробку. На дне ее лежало несколько медных пуговиц и черный от огня доллар. Джиббинс захлопнул коробку и сунул ее в карман. Потом опустился на колени, разостлал платок и собрал в него кости и череп. Выйдя на палубу, он подошел к борту и бросил связанный узлом платок в черную, чуть колышущуюся воду.

В каюте он подошел к столу, взял бутылку виски, налил полный стакан и поднес ко рту, но не выпил. Постоял минуту, провел рукой по лицу, как будто стирая дрожь мускула под скулой, и, подойдя к открытому иллюминатору, выплеснул виски за борт.

Утром, съехав на берег, капитан Джиббинс зашел к знакомому ювелиру и попросил впаять темный обожженный доллар в крышку своего серебряного портсигара.

— Откуда у вас эта штука, Джиббинс? — спросил ювелир, вращая доллар в пухлых пальцах.

Капитан Джиббинс нахмурился.

— Мне не хочется об этом рассказывать. Неприятная история. Но я хочу сохранить эту монету на память.

Он вежливо простился с ювелиром и вышел на улицу. Он шел домой, радуясь тому, что сейчас увидит жену и детей и осчастливит семью известием о премии, полученной за срочный фрахт. Он был спокоен и уверен в завтрашнем дне и твердо шагал среди шума и грохота улицы мимо домов, за зеркальными стеклами которых, прикрытыми до половины зелеными шелковыми занавесками, закипала сухая, щелкающая костяшками счетов, размеренная работа человеческой жадности.

Сочи, август 1925 г .

По коридору, мимо двери в бывший кабинет, нужно проходить на цыпочках, с осторожностью, уподобляясь крысе, пробирающейся через чулан за кусочком сыра, завернутым в промасленную бумагу на полке. За дверью, в кабинете, новый жилец Степан Максимыч, коммунист и большая шишка в городе.

До Степана Максимыча в кабинете жила регистраторша отдела благоустройства, Анна Павловна. Прожила три года, за три года вписала для процветания государства в толстые книги сорок одну тысячу входящих, по утрам, перед уходом на службу, пудрила большеглазое лицо, любила обливаться холодной, леденящей водой и по вечерам, когда не ходила в кинематограф, пела под гитару интимные песенки со всем жаром девятнадцати полнокровных лет. Вообще же была тихая и уютная.

И вдруг бросила толстые книги и уехала в Москву с ассистентом знаменитого режиссера, заехавшим на неделю в древний губернский город заснять обросшие мхом крепостные стены для боевого фильма.

Нашел ассистент у Анны Павловны замечательную фотогеничность в лице, а вернее, понравилась ему, кургузому, Анны Павловны высокая грудь и крепкие ножки. Так хозяин квартиры, Сергей Сергеич Бегичев, думает, но ассистент говорил Анне Павловне о звездном пути экрана, а о груди и ножках не упоминал. А мною ли нужно для обмана неопытной невинности?

Уезжая, Анна Павловна по просьбе знакомого работника губкома передала свою комнату приезжему из Питера красному директору спичзавода Степану Максимычу.

Сергею Сергеичу об этом сказала только накануне отъезда, укладывая вещи в продранный холщовый чемодан. Сергей Сергеич растерялся, затряс бороденкой и усиками, похожими на вываренную вермишель, прилипшую из супа на губы и подбородок, и сказал, расстроясь:

— Вот этого, Анна Павловна, извините, от вас не ждал. Считал вас за интеллигентную барышню с правилами и не думал, что мне свинью подложите. Не нужно мне в дому коммуниста. Один беспорядок и беспокойство от них, ровно как от тараканов. Благодарю покорно.

И посмотрел с укоризной на большеглазое лицо Анны Павловны, но она как будто и не слыхала. Видела уже перед собой звездный путь экрана, опьяняющее потрескивание аппарата и свое лицо с выражением нежной печали на крупном плане перед тысячами зацепившихся за волшебное полотно глаз.

А жена Сергея Сергеича, Кира, помогавшая Анне Павловне укладываться, передернула жаркими и прекрасными своими плечами и проронила с ленивой досадой:

— Оставь ты Нюту в покое, скрипка несчастная. Не до тебя.

Сергей Сергеич обиделся. Стал было доказывать степенно и неторопливо, что человек скрипкой быть не может, потому что скрипка неодушевленный музыкальный предмет, а человек подобие творца вселенной и наделен частицей святого духа, но Кира взяла его за плечи, подвела к двери, захлопнула за ним и заперла на задвижку. Сергей Сергеич постоял секунду у двери, хотел было рассердиться, но заметил на полу лоскут суконки, подобрал его и отправился на кухню.

— Возьми, Марфутка, спрячь, — сказал он, подавая суконку стряпухе, — пригодится на штиблеты лоск навести. Швыряетесь суконками. Шалыганы!

Анна Павловна уехала утренним поездом, а к вечеру, приехал из гостиницы, с двумя кожаными чемоданами, новый жилец. Степан Максимыч долго звонил у парадного, Сергей Сергеич нарочно велел Марфутке подольше не отпирать, а Киры дома не было. Наконец приехавший прошел с черного хода. Сергей Сергеич встретить жильца не вышел. Сидел в столовой, набивал вторую тысячу папирос и злорадно думал:

«Повозись, повозись… Ты думаешь, я так тебе сейчас навстречу побежал: позвольте, мол, многоуважаемый красный директор, ваш чемоданчик… дозвольте я вам постельку застелю. Нет, ты сам все сделай. Не трудящийся не ест. Сами придумали. И звание тоже — красный директор. Все у них красное. Даже завод „Красная синька“. Синька — и красная. Эх, непутевые!»

Папиросы шурша валились из-под машинки в коробку. За стеной было слышно, как новый жилец возил чемоданы по полу, передвигал мебель. Марфутка прошлепала туфлями по коридору к двери жильца. Сергей Сергеич положил машинку, встал, тихонько открыл половинку двери, высунул нос, прислушался.

Глуховатый голос прожурчал из кабинета: «Вот тут и тут, товарищ Марфуша. Вытрите почище, а то пыльно».

Сергей Сергеич вздыбил вермишель над верхней губой и визгливо позвал:

— Марфу-у-тка!

Марфутка выбежала из кабинета с подоткнутой юбкой и тряпкой в руках. Сергей Сергеич поманил ее пальцем в столовую, плотно припер за ней дверь.

— Ты ж у кого служишь, у меня или у него? Тебе кто позволил пыль стирать?

Марфутка недоуменно мигала белесыми ресницами и смотрела на лоб Сергея Сергеича испуганным взглядом. Переступила с ноги на ногу и прошептала:

— Так ежели ж оны просют.

Сергей Сергеич всплеснул руками.

— Оны просют!.. Вот дуру и видно. Себя не жалко.

Марфутка еще испуганнее впилась в лоб барина.

— Ты знаешь, лопоухая, кто он? Знаешь? Коммунист он. А они все на девок лакомы. У каждого мандат есть любую девку портить. Он тебе про пыль зубы заговаривает, а потом, глядишь, и затяжелеешь. Куда с ребенком денешься?