Николай Кузаков - Красная волчица

— Не врет?

— Кто их знает? Бабы. Наплетут и дорого не возьмут.

Весь день Димка ходил сам не свой. Ночь худо спал.

И утром места себе не находил: одна, с ребенком. Может, писала, да письмо не дошло. Димка привел с поскотины коня, заседлал.

— Ты куда это собрался? — забеспокоилась Ятока.

— В Юрово поеду. Не беспокойтесь.

Он вскочил в седло, похлопал коня по шее, выехал со двора и пустил коня наметом. На крыльцо вышла Семеновна.

— Куда это он?

— В Юрово.

— Ково делать-то? Вот сумасшедший. Ближнее место. Почитай, сто пятьдесят верст будет. Далась ему эта Люба.

Только глубокой ночью остановился Димка покормить коня. Пустил его пастись на лесной лужайке. Сам попил чаю. А на рассвете снова отправился в путь.

В Юрово он приехал после обеда. Спросил, где живет Люба, подъехал к дому. Привязал коня к изгороди, а сам вбежал в дом. В небольшой светлой комнате возле кровати висела зыбка. Люба что-то делала у стола. Увидела Димку, побледнела. Димка шагнул к зыбке, отбросил полог: зыбка была пустой. Шагнул к Любе.

— Где мой сын?

Люба оправилась от испуга, улыбнулась.

— Димка. Сумасшедший. Приехал, не забыл.

— Где мой сын? — повторил Димка.

В дом вошел мужчина в гимнастерке, перепоясанной ремнем. На правой руке у него спал завернутый в пеленки ребенок, пустой левый рукав был заправлен под ремень.

— Дима, знакомься — это мой муж Виктор, — представила Люба.

Виктор передал ребенка Любе, та положила его в зыбку. Виктор пристально поглядел на Димку.

— Вот ты какой.

Под Димкой качнулся пол.

— За то, что спас Любу, спасибо. Ты тут о сыне спрашивал. У нас в доме чужих детей нет.

Димка вышел из дома, обнял коня и уткнулся ему в шею. Люба уже хотела выбежать за ним, но ее за руку остановил Виктор,

— Не надо. Так лучше.

Но вот Димка закинул повод, вскочил в седло и огрел коня плеткой. Конь взвился свечой и помчался по улице. Люба закрыла лицо руками. Виктор вышел. Вскоре появилась Таисия Ивановна, глянула на заплаканное лицо Любы, покачала головой:

— Ты, девонька, гляди. Пропадет молоко, потом горя хватишь. — Сама пошла в куть, расстелила на столе тряпицу и стала в нее собирать еду.

— Ты это куда? — спросила Люба.

— Иду из леса. За селом на Дальнем лугу конь пасется. На траве парень лежит. В глазах слезы.

Таисия Ивановна обо всем догадалась, когда увидела конские следы у калитки и заплаканное лицо Любы. По-матерински ей стало жалко Димку.

— Покормить парня надо.

Димка выплакался, и ему стало легче. Положив голову на седло, он смотрел в голубое небо. Жизнь безжалостна.

Подала надежду и тут же отняла ее навсегда. Послышались шаги. У Димки замерло сердце. Люба! Он сел. К нему с узелком подходила пожилая женщина.

— Ты че же это, мил человек, по лесам хоронишься? Или у нас в деревне угла не найдется?

«Вам, старым, до всего дело», — недовольно подумал Димка. Но ответил:

— Конь приморился, не дотянул.

— Я вот тебе принесла перекусить немного. — Таисия Ивановна развязала узелок. В нем было два яйца, ломоть хлеба и кусок рыбы. Димка недоуменно смотрел на Таисию Ивановну.

— Ты не смотри, а ешь.

Димка взял ломоть и откусил. Таисия Ивановна села.

— Благодать-то какая. Опять до тепла дожили.

Димка молчал.

— Звать-то тебя как?

— Димка.

— Дмитрий, значит. А по батюшке?

— Васильевич.

— Издалека будешь, Дмитрий Васильевич?

— Издалека.

— В наши-то края по какой надобности?

— В город Карск еду насчет провианта, — врал Димка, что в голову придет.

— У нас-то, поди, заночуешь?

— Вот выкормлю лошадь да дальше поеду. Сейчас под каждым кустом дом.

Таисия Ивановна облегченно вздохнула. Она за, сына боялась. Больной. Слава богу, что Димка уезжает. Такого парня не грешно полюбить. И было жалко сына.

— Спасибо вам.

— На здоровье. Да хранит тебя господь.

Димка отпустил коня в поскотину. Вечерело. Закурил. Домой идти не хотелось. Вдруг до него долетела песня. Пела Ленка:

В голосе ее тоска. Димка приостановился. А песня продолжала звучать:

У Ленки дрогнул голос. И она совсем тихо продолжала петь:

Голос умолк. Димка вышел из-за леска. На колодине сидела Ленка с букетом жарков.

— A-а, Дима. Садись.

Димка молча сел рядом.

— Я все, Дима, знаю. Зря я на что-то надеялась. Не меня — ее любишь… Завтра я уезжаю…

— Куда?

— В театральное училище. Может, больше никогда не встретимся. Ну, а если когда-нибудь вспомнишь обо мне, дай знать. Я буду ждать этой весточки.

— Прости меня, Лена.

Ленка, заплакав, уткнулась Димке в плечо.

На берегу Димка смолил колхозную лодку, Вадим с Андрейкой на вешалах чинили невод. В деревне подходил к концу хлеб. Надо было добыть хоть рыбы.

— Вначале надо обневодить Заречное озеро, — предложил Андрейка.

— Там один карась, — возразил Вадим. — На засолку он не годен. На Гагарьем озере травянки много. Есть окунь, сорога.

— От реки оно далековато, — озабоченно проговорил Андрейка.

— На волокушах завезем и лодку, и невод.

— А бочки?

— И бочки тоже. Сразу там и засолим.

— Вначале надо поймать рыбешку, а потом уж солить, — усмехнулся Димка. — Мы в прошлом году пять тоней дали и на уху не поймали.

— Надо было шестую тоню давать, счастливую, — посоветовал Андрейка.

— А ты откуда знаешь, что она счастливая? — Димка посмотрел на Андрейку.

— Старый рыбак, — отшутился тот.

К берегу подплыл Яшка Ушкан. Подтянул лодку, подошел к парням.

— Здорово, мужики.

— Здорово, — вразнобой ответили парии.

Яшка достал кисет и заискивающе предложил парням. О том, как Яшка оставлял мальчишек без пушнины, стало известно всем. Парни пригрозили ему. Вот он и старался теперь угождать.

— Крепкий табачок? — спросил Димка.

— Ничего, — кивнул Яшка.

— Осенью нас на переподготовку в военкомат вызывают. Ты тоже поедешь? — спросил Яшку Вадим.

— Нет, — Яшка покачал головой. — У меня грыжа. В армию не возьмут.

— Умеешь же ты, Яшка, от всего открутиться, — заметил Андрейка.

— Я-то че, болезнь.

Димка прикурил самокрутку.

— На прошлой неделе мы со Славкой были в Немом урочище. Глухомань. Круглая сопочка. Под ней два кедра. Между ними землянка. Вот в ней-то и скрывался Генка Ворон со своей бандой.