Николай Кузаков - Красная волчица

— Кто? Медведь.

Кайнача некоторое время ошалело смотрел на Сему,

— Однако врешь маленько, — под общий хохот заключил Кайнача.

В магазин вошел старик Согдямо, с ним Нака и Камикан.

Старик положил на прилавок несколько связок беличьих и заячьих шкурок, два соболя.

— Все, — проговорил Согдямо, — Втроем промышляли, Осенью продукты брал. Хватит ли рассчитаться?

— Сейчас подсчитаем, — ответил Дмитрий.

В магазине наступила тишина. Все следили, как Дмитрий раскладывал пушнину по сортам. Бывало, Трофим Двухгривенный соберет с прилавка пушнину и как обухом по голове: «Итого, долгу осталось за тобой десять рублей и два гривенника». На что жить до следующей осени, чем питаться?

Дмитрий защелкал на счетах, взглянул на старика и улыбнулся:

— Дедушка, сколько осенью взял провианта, теперь можешь еще два раза по столько получить.

Охотники оживились. Согдямо поднял голову.

— Сколько долгу? — спросил он.

— Нету долгу, — ответил Дмитрий. — Тебе еще причитается. Можешь купить, что хочешь.

— Совсем ничего не понимаю. Сколько еще соболей добывать надо?

Охотники зашумели. Согдямо с недоверием смотрел на них. Первый раз в жизни он не был должен. Можно ли в это поверить?

— Не должен? — переспросил Согдямо Дмитрия.

— Нет, денег хватит еще хорошие покупки сделать.

— Дай Наке бусы и конфет, — голос Согдямо дрогнул, — а Камикану — ружье.

Ятока сдала пушнину. Дмитрий похвалил, что много зверьков спромышляла. И Степан сказал спасибо. Хорошо было на душе у девушки, светло. В руках она несла кулечек с конфетами и пряниками — это гостинцы Марии Семеновне. На шее Ятока чувствовала бусы, от этого было еще радостней. Вместе с ней радовалось и солнце, оно ярким светом залило всю деревню, реку, лес. Искрился голубой снег.

Ятока вошла в ограду дома Вороновых. Олени, привязанные у амбара, подняли головы, начали копытить снег. «Надо хорошо покормить их. Завтра гонки. Голодные быстро устанут». Ятока, положив свертки на нарту, взяла мешок и каждому оленю положила по кучке ягеля. В амбар дверь была приоткрыта, и оттуда доносилось ритмичное постукивание ладони (это Мария Семеновна сеяла муку) и приглушенные голоса.

— Женится Вася на Ятоке, вот увидишь, — донесся голос Татьяны Даниловны.

— Если люба, пусть женится, — ответила Мария Семеновна. — Я перечить не стану. Видно, сама судьба послала ее Васе. Два раза от смерти спасла.

— Какая из нее хозяйка, — убеждала Татьяна Даниловна. — Ни постирать, ни коров подоить. Сама за нее все делать будешь.

— Научится. Я вижу, любит она Васю.

Ятока улыбнулась. «И тебя люблю, тетка Марья, как мать, — подумала Ятока. — Свою-то я плохо помню».

— А ребятишки, — не сдавалась Татьяна Даниловна. — Все пальцем показывать станут: шаманята бегают. Да и добрые люди обходить дом стороной будут: шаманка, нечистая сила, поселилась.

Мария Семеновна вздохнула.

— Не знаю, Таня, Васе с ней жить, вот и пусть думает, не маленький. А мне бы только внуков дождаться, понянчить, а там и на погост пора.

— Не будет в их жизни добра, Мария. И где у него глаза? Доброй девки не нашлось. С шаманкой связался. Одна стыдобушка.

Ятока потихоньку вышла из ограды, пересекла деревню и пошла в лес. Точно тяжелый камень свалился на ее плечи и давил, давил. «Зря, тетка, ругаешься. Не придется краснеть Васе за меня, — думала Ятока. — Сами духи избрали меня шаманкой. Разве могла я их ослушаться? Делаки, могучий дух, скажи, что мне делать?» Но дух рода молчал.

— Не сердись на меня, Лесной владыка, — шептала Ятока. — Любит меня Вася. Бусы подарил. — Ятока прикоснулась пальцами к бусам. — Дух рода, не гневайся, не хотела тебя обижать. Но тяжело мне. Чужих оленей оставил мне отец. А мне чужого не надо. Сегодня Степан мне руку пожал, спасибо сказал. Люди первый раз на меня хорошо смотрели. Я шибко рада была. Теперь хочу, чтобы всегда так охотники на меня смотрели. Одной тяжело жить. И пусть будет так, как хочет Вася. Как хотят все люди. Не сердись на меня, мудрый и добрый Делаки. Отказываюсь я от духов… Забери их себе… Я буду простой охотницей. Со мной будут люди.

Вдруг Ятока почувствовала толчок в животе. Она еще и не успела понять, что произошло, как снова почувствовала настойчивый толчок. Ятока опустила руки на живот и села в снег. Глаза ее сияли от счастья. У Ятоки будет ребенок! В его жилах течет кровь Василия, кровь любимого человека. И этот крохотный человечек принадлежит ей, Ятоке, женщине из рода Делаки. Радуйтесь, горы! Радуйся, солнце! Скоро в этих лесах появится новый человек.

— Его никто не будет называть сыном шаманки, — проговорила Ятока. — Он будет учиться. Вступит в комсомол. Потом пойдет в горы с отцом промышлять зверя. Вырастет крепким и сильным охотником.

Ятока обняла елочку, которая была чуть-чуть выше ее.

— Елочка, подружка ты моя. Я отказалась от духов. Сильно боялась, что Лесной владыка накажет меня. А он сделал меня матерью. А мать в роде Делаки все почитают, даже Могучий дух, потому что у него тоже есть мать. Теперь Васе не надо стыдиться меня, а людям бояться.

Совсем рядом, на старую сухую лиственницу, сел дятел и застучал по стволу. «Это он оповещает лесных жителей, что у меня скоро будет сын, — улыбнулась Ятока. — Всем скажи, он очень будет любить тайгу, зверей, птиц».

Ятока погладила ветки елочки и пошла в деревню. Душа ликовала от счастья. Все свои немудреные горести и печали она вместе с духами передала старику Делаки. Пусть он ищет другого шамана, а она, Ятока, теперь свободная, как птица. И ей было так легко, что хотелось подняться над горами и парить. Пусть люди смотрят с земли и радуются. «А пока я Васе ничего не скажу, — думала Ятока. — Приду к нему из тайги вместе с сыном».

В ограде Вороновых Ятока с нарты взяла кулечек с пряниками и конфетами и вошла в избу. Мария Семеновна в кути готовила обед.

— Это тебе, тетка Марья. Гостинец.

— Спасибо, Ятока. А ты Васю не видела?

— Из Госторга к Семе пошел. Давай я тебе помогать буду.

— Ставь самовар. Налей воды, а потом разожги.

— Это я умею делать. На Холодной реке у меня подруга есть. Меня учила. Еще учила корову доить, — улыбаясь, рассказывала Ятока. — Оленей я дою, а коров не умею. Взяла ведро, пошла в хлев. Корова нюхает меня, голову отворачивает: мой дух не нравится, шибко дымом и мясом пахнет. Я тяну за титьку, молоко не бежит.

— Ах ты, грех-то какой, — смеялась Мария Семеновна.

— Потом корова опять повернула голову ко мне. Рога большие. Испугалась я. Боднет — пропала Ятока. Подругу зову, а она смеется. Тяну за титьки, они тянутся. Молоко мне на грудь брызгает. Совсем худо мое дело.

— Это с непривычки.

— Потом корова как лягнет по ведру. Улетело оно. Я закричала. Подружка прогнала меня.