Николай Кузаков - Красная волчица

— В лес.

— Глядите там, осторожней.

Семеновна с тетей Глашей смотрели вслед ребятам. Димка был выше своих сверстников. Его походка напоминала Семеновне молодого Василия.

— Давно ли сыновья наши табунились, а вон уж и внуки оперились.

— Бежит время, — вздохнула тетя Глаша. — Дима у них за коновода.

— Он, — кивнула Семеновна.

— Ох и хватит он в жизни горюшка, — протянула тетя Глаша.

Семеновна с удивлением посмотрела на нее.

— Ты, девонька, че мелешь-то? Сплюнь!

— Уж шибко красивый, — не слушая Семеновну, продолжала тетя Глаша. — Ты только погляди, как на него девчонки зыркают.

— Если любо им, пусть зыркают. Дело молодое. А тебе-то какая печаль?

— Как не печалиться? Не чужой, поди. Испортят парня. А какая за него выскочит, вволю наплачется.

— Вот заладила. С чего бы она плакала? Не урод, и умом бог не обидел, — защищала внука Семеновна.

— Я тебе об чем и толкую: шибко красивый. А у них, у красивых, сердце-то и бывает непутевое.

— А ты почем знаешь? — начинала сердиться Семеновна. — Или любила красивых-то?

— Как не знать, поди, среди людей век-то прожила, всего насмотрелась.

— А твой-то Ганя скоро жениться? — переменила неприятный разговор Семеновна.

— Кто его знает.

— Поди, и невеста есть.

— Как не быть: молодой, видный, орден имеет.

— Вот горе-то, — сокрушалась Семеновна. — Че ей теперь, век в девках куковать?

— И не говори, — безнадежно вздохнула тетя Глаша.

— Подождет-подождет да и выйдет за другого.

— Знамо, выйдет.

Расстроенная тем, что невеста Гани может выйти замуж за другого, тетя Глаша поднялась.

— Засиделась я у тебя.

— Ты куда? — удивилась Семеновна. — Ятока домоет полы, да чаевать будем.

— Побегу я. Курки бы в огород не залезли.

— Вот ты такая супротивная и есть, — обиделась Семеновна. — Дались тебе эти курки.

— И собачонка Юлька не кормлена. Спозаранку куда-то унеслась.

— Куда она денется? Утром с нашими собаками бегала.

— Нет, я уж догляжу…

По угорному закрайку поскотины на дальние луга вела узкая тропинка. Над горами размашисто горела заря.

На реке, точно подкрашенные брусничным соком, набегали одна на другую волны. Ятока шла неторопливо. У куста черемухи она присела на валежину. Вдали горы. Кто сказал, что они не живые? У каждой горы, как и у человека, свой характер, свой голос, свое лицо. Вот и Гора Матерей. На голове ее шаль из вечных снегов. С плеча спадает накидка из темного стланика, к груди припал ребенок из серого гранита. Величава и неприступна таежная женщина…

У подножья горы чаша с золотистой каемкой песков. Со дна ее голубыми кругами поднимается горячая вода. Ятока с крохотным Димкой прожила возле горячего ключа около трех недель. И Гора Матерей послала им здоровье и силу.

Погасла заря. Над заречными горами распласталась серая тучка. Задымилась река. Из прибрежных кустов донесся нервный крик какой-то птицы и тотчас оборвался. Он напомнил Ятоке смех Загорской. И сердце будто обдал снежный колючий вихрь, выхолодил душу. «А Ирина шибко похожа на Васю. Глаза его. Губы его, — думала Ятока. — Пошто от меня все скрыл? Как-то неладно жить Вася стал. Один раз обманешь — поверят, в другой раз правду скажешь — не поверят».

Ятока поднялась и побрела к деревне. В небе зажглись звезды, на траву упала роса.

— Ты это где, моя-то, потерялась? — на крыльце Ятоку поджидала Семеновна.

— У Жени была. Потом на луга ходила.

Ятока села рядом с Семеновной.

— Тянет в лес? — посочувствовала Семеновна.

— Охота родные места посмотреть.

— Есть-то будешь?

— Нет, не хочу.

— Хоть молочка выпей.

— Дима спит?

— Спит. Намаялся за день-то. Где-то сейчас Вася? — вздохнула Семеновна.

— Ондатров отловили ему в соседнем районе. За ними уплыл.

— Все время так мается?

— Много ездит. Дома совсем мало бывает. Больше в тайге живет.

— Как охота мотаться по чужим краям? — сокрушалась Семеновна. — Охотник он добрый. Жил бы дома и горюшка не знал.

— Я тоже так думаю, — согласилась Ятока. — А Вася говорит, тайгу разорили, кто о ней, кроме нас, позаботится? Вот он и ходит, смотрит, какого зверя промышлять можно, а какого разводить надо. Тайга большая, забот много.

— Дима какое-то себе чудное дело нашел.

— Журналистом хочет быть.

— Во-во. Тоже, поди, весь свой век мотаться по белу свету будет?

— Дима — мужик, пусть сам себе дорогу выбирает.

— И што за молодежь пошла, все из своих гнезд бегут, будто на чужбине их медом кормят. — Семеновна подняла глаза на Ятоку. — Пошто еще ребеночка не заведете? Или Вася не хочет?

— Вася шибко девочку ждет. Однако, нет больше детей, — виновато ответила Ятока.

— Не печалься, будут, — успокоила ее Семеновна. — Молодые еще.

На лугу заржала лошадь. По деревне прокатился разноголосый лай и оборвался.

— Засиделись мы с тобой, — Семеновна, придерживая рукой поясницу, встала. — Пора на покой.

— Я в амбар схожу, Диму погляжу, — поднялась следом и Ятока.

Ленка не могла понять, что с ней происходит. То ей было весело и хотелось петь, смеяться, то вдруг наваливалась тоска и никого не хотелось видеть. Вот и сегодня она одна ушла в поле за диким луком. И не заметила, как вечер подошел. Ленка спохватилась и заторопилась домой. Тропинка петляла среди прибрежных зарослей. Над низиной поплыла росистая прохлада. Ленка вышла к черемушнику и замерла: с темно-коричневых кустов бесшумно осыпался цвет, и среди густой травы вилась белая тропа. С давних времен у забайкальцев существует поверье: если летом охотник пройдет по белой тропе, то ему весь год будет сопутствовать удача. А если девушка ступит на нее, то ее любовь будет счастливой. «Пойду позову Димку, — мелькнула у Ленки мысль. — И мы вместе с ним пройдем по белой тропе. Только он пусть ничего не знает. Скажу я ему об этом… когда мы поженимся… в день свадьбы. Как он удивится. Потом назовет меня как-нибудь ласково. Как он меня будет звать? Северяночка… Зоренька…» Ленка подошла к домам, но так и не могла решить, как ее будет звать Димка.

На угоре она догнала Андрейку с Димкой.

— Вы это куда?

«На Золотую поляну, — ответил Димка. — Только за Вадимом зайдем. А ты придешь?

— Сейчас, переоденусь.

Дом Серафима Антоновича Зарукина стоял за селом в глубине сосновой рощи. Димка с Андрейкой вошли в ограду. Серафим Антонович мастерил туес. Ему помогал Вадим. Парни поздоровались. Серафим Антонович отложил березовый сколотень, поднял длинное лицо в глубоких морщинах и проговорил глуховатым голосом:

— Здорово, академики. Присаживайтесь.

— Мы на минутку. За Вадимом, — объяснил Димка.

— Обождите немного, я умоюсь. — Вадим скрылся в доме.

Серафим Антонович неторопливо завернул самокрутку,