Николай Кузаков - Красная волчица

— В этом году посеял пшеницы, ячменя, овса. Растет хлеб, тепла и влаги у нас хоть отбавляй.

— А июльских заморозков не боишься?

— Мы поля подобрали на возвышенностях и подальше от холодных ключей. Вокруг пашен заготовили дрова для костров. В случае заморозков будем дымом спасать хлеб.

Из прихожей донесся голос Валентины Петровны Поморовой:

— Добрый день, Ятока.

— Проходи, Валентина Петровна.

— Признавайся, где прячешь своего таежника?

— В горнице. С Семой о чем-то толкуют.

Валентина Петровна заглянула в горницу. Была она среднего роста. Светлые короткие волосы гладко причесаны. Взгляд спокойный, уверенный. На верхней приподнятой губе еле заметно серебрился пушок.

Василий встал.

— Проходи, Валентина Петровна, садись.

Валентина Петровна подала Василию руку.

— С приездом.

— Спасибо.

— Заждались тебя.

Валентина Петровна, жена Поморова, учила Димку в третьем и четвертом классах. Когда бывала в городе, останавливалась в доме у Василия.

Василий с улыбкой смотрел на нее.

— А ты, Валентина Петровна, все хорошеешь.

— Ох, и любишь ты, Захарович, комплименты раздавать. И откуда у тебя такая болезнь? — притворно развела руками Валентина Петровна.

— Порок молодости.

Все рассмеялись.

— А где потеряла Михаила Викторовича?

— Женщины его в плен взяли. Заставили помогать по хозяйству. Да вот и он.

Михаил Викторович поздоровался с Василием, пошутил:

— А я-то думал, ты уж напрочь забыл про нас, стариков.

— При такой-то красавице, — Василий кивнул на Валентину Петровну, — ты заговорил о старости. И бога не боишься?

— Все прибедняется, — Валентина Петровна ласково глянула на Поморова, — а сам с молодушек глаз не сводит.

— Валя…

В горницу несмело, бочком, не вошла, а протиснулась тетя Глаша и теперь топталась у дверей, не зная, как обратить на себя внимание. Первым ее увидел Василий. Он подошел к ней, обнял за плечи и усадил на диван.

— Тетя Глаша, ты же совсем еще молодец. Помнишь, как меня на сенокосе ругала, когда я к девчонкам ездил?

Круглое лицо тети Глаши расплылось в доброй улыбке.

— Ох, и разбойник был.

— Так уж и разбойник?

— Никакого сладу с тобой не знала. Свои девки рядом, — одно загляденье, а его вечно куда-то несет. Да ладно. Ты мне про Ганю сказывай. Видел его?

— Видел, тетя Глаша. Я на командирских сборах был. Его авиационная часть рядом стояла. Каждый день встречались. Орел твой Ганя. До туч крылом достает. А ты еще не хотела отпускать его на учебу.

— И зря пустила. Сейчас бы внучат нянчила и горюшка не знала. Ты все… Сбил парня с пути, — тетя Глаша поджала губы.

— Вот тебе и раз, — развел руками Василий. — Да твой Ганя— герой. О нем вся страна знает. Тебе гордиться им надо.

— Домой-то он хоть собирается? — немного оттаяв, спросила тетя Глаша.

— Я думал, он уже здесь. На днях появится.

— Жениться-то не надумал?

Василий еле заметно улыбнулся. Что ответить?

— Об этом он сам расскажет.

Но тете Глаше надо было знать все. И ждать она не хотела.

— Невеста-то у него хоть есть?

Василий о невесте Гани и представления не имел, но решил успокоить старуху.

— Как же. Знакомил он меня с ней. Красавица.

— Звать-то ее как?

— Наташа, — назвал Василий первое попавшееся на язык имя.

— Из городских, поди? — с тревогой в голосе спросила тетя Глаша. — Такая и за родню нас признавать не станет.

— Пусть только попробует.

— Уж не мог попроще-то невесту найти, — укорила тетя Глаша, точно перед ней был не Василий, а Ганя.

— Невеста еще не жена. Приедет, женим его на нашей, И такую свадьбу закатим, горы закачаются.

— Дай-то бог.

Тетя Глаша вздохнула, встала и пошла в куть. Василий проводил ее сочувственным взглядом.

— Матери…

— Нас тоже ждет не дождется мать, — вздохнула Валентина Петровна.

— Перевезли бы ее сюда, — посоветовал Василий.

— Не едет с насиженного места.

Из сеней донесся голос Степана:

— Да погодите вы, бабоньки, сейчас не до вас. Завтра об этом поговорим.

Степан, пригнувшись, поднырнул под притолоку, схватил в крепкие объятия Василия, потом отступил на шаг, оглядел его.

— Ничего, хорош. Тебе бы сейчас, Васюха, рогатину в руки — да на медведя.

— А что, доведется, так и на медведя сходим.

Василий подвинул Степану табуретку,

— Рассказывай, как там международная обстановка, — Степан уселся поудобнее.

— Ничего хорошего.

— У нас с немцами договор о ненападении. Не обманут?

— Откуда мне знать? — Василий покосился на куть, глянул на Валентину Петровну. — Из запаса многих взяли в армию. И я со дня на день жду повестку.

— Значит, и мы должны быть начеку. — Степан с силой опустил кулак на колено.

— Должны, Степан.

Со скатертью в руках из кути в темном платье, черных туфлях вышла Ятока. Шею перехватывали бусы. Мужчины прервали разговор. Наконец Степан не выдержал:

— Королева. Встретишь в городе, побоишься подойти.

У Ятоки от смущения зарделись щеки.

— Вася, пошто Степан так говорит-то?

— А чем не королева?

Вышла принаряженная Семеновна и пригласила всех к столу.

На Василии брезентовая куртка защитного цвета, такие же брюки, заправленные в кирзовые сапоги. На правом плече ружье, на левом боку с ремня свисает нож. Идет он неторопливым, но ходким, натренированным шагом. Следом за ним играючи шагает Ятока. Деревья и трава в дымчатой росе. Красные лучи утреннего солнца, с трудом пробиваясь между веток, выводят на отдохнувшей земле яркие узоры. Тропа то исчезает в густом мелколесье, то еле заметной ложбинкой тянется по марям и мшистым покатям сиверов. Тропы с годами тоже стареют. Одни навечно зарастают, как будто и не ступала на них нога человека. От других на стволах деревьев остаются пометки-затесины, заплывшие серой, которые понятны немногим. Они свое отслужили, У нового поколения свои дали, свои высоты, и их ведут другие тропы.

Василий прислушался. Звонко и голосисто пели птицы. А Василию казалось, что звенит росистым серебром лес, звенит о детстве, о юности, что багряным заревом отгорела среди этих хребтов. Давно уже смыли дожди следы Орленка, лихого скакуна, верного спутника неуемной молодости. Осыпались, оползли берега Красного Яра, где встречали Василий с Капитолиной первые рассветы. По чужой тропе ушла Капитолина, не оставив следа. Нет друга Малыша. А память тревожит душу таежника, не хочет расставаться с прошлым, к которому нет тропы, затерялась она в беге времени.

В ветках прошумел ветерок. На землю с деревьев скупым дождиком пролилась роса. Василий оглянулся. Ятока улыбнулась ему. Наконец-то она дома. Суровые ветры давно унесли звуки шаманского бубна, седые метели погасили жертвенные костры. Зеленым мхом заросла тропа племени, и не ступать на нее больше Ятоке.