Юрий Нагибин - Река Гераклита
- Название:Река Гераклита
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Современник
- Год:1984
- Город:Москва
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Юрий Нагибин - Река Гераклита краткое содержание
В новом сборнике произведений известного советского писателя отражено то, что составляло основу его творческого поиска в последние годы. Название сборника выразило главную тему книги: «Река Гераклита», — река жизни и времени, в которую, по выражению древнего философа, «никому не дано войти дважды», стала для Юрия Нагибина символом вечного обновления и неразрывности исторической и культурной связи поколений.
Река Гераклита - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
От Николаевского вокзала отходил поезд. Высокая женщина бежала за вагоном, то приникала к окну, то отстранялась, чтобы помахать рукой. А с другой стороны к вагонному стеклу приникли все Рахманиновы. Наталия Александровна и девочки плакали, Рахманинов — как в маске.
Поезд убыстрял ход. Марина бежала до самого обрыва платформы.
Исчез и сигнальный огонь на тамбуре последнего вагона, а белый платочек все взмывал и взмывал в волглом сумраке…
Вечером к дому, возле которого дежурил Черняк, быстрым шагом подошел незнакомец в старой кожаной куртке и таком же картузе. Было в его облике что-то располагающее к революционному доверию, и домовый страж позволил ему беспрепятственно войти в подъезд со стороны Страстного бульвара.
Иван, это был он, взбежал по лестнице и постучался.
— Явился, не запылился! — не слишком любезно встретила его Марина.
Иван пропустил грубость мимо ушей, он хотел обнять Марину, но та вырвалась.
— Ты чего? — обиделся Иван.
— А ничего, вот чего! Сколько ты в Москве, а весточки не подал.
— Да мы контриков добивали. По суткам не спамши, не жрамши… А ты почем знаешь, что я в Москве?
— Как не знать, когда ты на грузовиках мимо нашего дома катаешься.
— Верно, мать честная! — сообразил Иван. — Проезжали мы тут. Чего ж не окликнула?
— Это Сергей Васильич тебя видел. Он дежурил.
— А я его не признал… — Иван огляделся и только сейчас почуял неуют опустелого жилья. — Куда все подевались?
— А ты нешто к ним в гости пожаловал?.. Уехали. На гастроли.
— Это куда же?
— В Швецию.
— К буржуям?.. Бежали, значит. Как крысы с тонущего корабля. Только наш корабль не тонет. Нет, это ихний ко дну пошел.
— Ладно врать-то! Не на сходке.
— Опять ты за них заступаешься?
— Поехал человек с концертами. Что ему тут, с голоду помирать?
— Как народ, так и он… Чем он лучше?
— Он — Рахманинов. Таких, как мы, — тринадцать на дюжину, а таких, как он…
— …и одного нет! — захохотал Иван.
— Выматывай! — приказала Марина. — А то дежурного позову.
— Энтого, что ли? — мотнул Иван головой за окно. Валяй. Он меня сразу назад в мамку запросится.
— Ох, грубило!.. Ладно, герой, жрать хочешь?
Иван улыбнулся, скинув свою потертую кожанку, сел верхом на стул и стал сворачивать «козью ножку».
— Люблю тебя очень… Тоскую. Всю жизнь я по тебе тоскую. А все из-за этих… Заели они твой век.
— Опять за свое!.. Не в них, а во мне дело. И ничего тут не попишешь. Картошек сварить?
— И поджарить можно, я сальца принес. — Иван вынул из кармана маленький сверток. — Давай старое не поминать. Теперь ты вольная птица. Так что собирайся и — айда!
— Это куда еще?
— Домой. В Ивановку. Посылают меня на родину, революцию доделывать.
— А я-то при чем? — опять выпустила когти Марина.
— Хорошее дело! Жена должна быть при муже. Мы завтра окрутимся и на вокзал.
Марина покачала головой.
— Никуда не поеду. Мое место здесь.
Иван, видать, не поверил серьезности ее слов, счел их за обычное женское ломанье.
— Чего тебе тут делать? Мышей сторожить?
— Не мышей, а имущество. Квартиру. Только отвернись — мигом всё растащут. Как я тогда моим в глаза посмотрю?
— Ага, «моим»! А я, значит, не твой… — Иван подавил бешенство, в голосе зазвучала хрипота бессильной нежности. — Может, хватит, Мариша? Ну, служила людям — ладно, но нельзя же барахлу служить. Нельзя жизнью жертвовать из-за ложек-поварешек. Неужто я тебе дешевле, чем их шмотки?
— Не в шмотках дело. В доме. Должен быть дом, чтоб люди вернулись. Сбегу я — нету ихнего гнезда.
— Другое совьют… О себе хоть немножко подумай… И обо мне. Стареем мы. Сейчас еще можно семью заложить, а дальше что? Когда они вернутся-то? Ты знаешь?..
— Богом тебе клянусь, как вернутся, я — в бессрочный отпуск. И приеду к тебе, где бы ты ни был.
— Господи! — сказал Иван, и маленькая злая слеза брызнула из его подкалеченного на войне глаза. — Две любви были у меня за всю жизнь: ты и революция. А я только второй нужен, с ней и останусь. Завтра уберусь. Думал, вдвоем поедем, но к тебе разве достучишься!
— Ты давно достучался, Ваня. Считай, что я поехала с тобой, только другим поездом. Дождись его… А сейчас не томись понапрасну. Я постирушку затеяла, давай грязное белье и самого тебя помою.
Перрон Павелецкого вокзала. Поезд, уходящий в глубь России, совсем не похож на «Северную стрелу», сохранившую свой дореволюционный вид. Этот состав сцеплен из дачных вагонов, теплушек, почтовых пульманов, открытых платформ — и все забито до отказа. И на ступеньках висят гроздьями, и на крышах распластались.
— Прощевай, — сказал Иван и ткнулся Марине в плечо.
— Я еду к тебе. Помни, Ваня. И пиши! — Марина поцеловала его в заросшую шею.
Поезд дернулся, но, перегруженный, не взял сразу с места, а еще разок поднатужился и тут пошел.
Иван оторвался от Марины, кинулся к теплушке и швырнул на крышу свой тощий сидор. Несколько рук протянулось к нему, он ухватился и оказался наверху.
На крыше товарного вагона отправлялся рядовой революции строить новую жизнь в тамбовской деревне…
Стокгольм встретил Рахманиновых неласково. Они приехали в разгар рождественских праздников, а в такое время все живут своей жизнью, своими маленькими радостями, своим домашним теплом, и никому нет дела до чужаков, свалившихся невесть откуда. Человек никогда не бывает так одинок, как на чужбине посреди праздника, в котором ему нет места.
Город сверкал рождественскими огнями, люди обменивались поздравлениями, поцелуями, подарками, все так любили друг друга в дни, когда взошла над миром звезда Вифлеема, а приезжий русский музыкант с семьей никому не были нужны.
«Настрой задан — раз и навсегда», — сказал Рахманинов жене, точно угадав предстоящую им жизнь.
Ну, а потом началась работа. Изнурительная, выматывающая, не оставляющая времени для игры душевных сил, а стало быть, для творчества. Бесконечные гастроли и связанные с ними хлопоты: переезды, гостиницы, поиски рояля для упражнений, репетиции, неизбежные столкновения с импресарио, утомительное отстаивание своего достоинства и своих прав. Он заставил считаться с собой, затем стал диктовать условия, но на это ушли годы.
Рахманинов часто и охотно играл с оркестром. Он выступал с большими дирижерами: Коутсом, Купером, позже с Орманди, Стоковским, но сам лишь однажды взял в руки дирижерскую палочку. Запад признавал лишь Рахманинова-пианиста; ему не препятствовали исполнять свою старую музыку, но новой не ждали и, похоже, не хотели. В России шутили: Рахманинов жжет свою свечу с трех концов, теперь он жег ее лишь с одного.
Успех пианиста стремительно рос, все больше цветов летело на сцену, роскошные корзины заполняли артистическую уборную. Наталия Александровна восторгалась:
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: