Иван Истомин - Живун

Ямай поднял седую голову.

— Тяжело пришлось Тяпке, ой как тяжело! В колхозе мы хорошо жить стали, тогда Тяпка в колхоз стал проситься. Наверное, думал, он умнее нас. А мы его в колхоз не хотели принимать.

— Почему?

Старик Ямай пожал покатыми плечами:

— А как же иначе? Он колхоз поднимать не помогал, на готовое пришел. Ну потом, верно, приняли его, жалко стало: бедняк все-таки, да и темный был, совсем темный. Слепой, глупее животного.

Учитель положил ложку на столик и, вытирая носовым платком жирные губы, продолжал рассказывать:

— Через несколько лет в тундре люди будут богато жить. Зайдешь в дом ненца и удивишься: яркий свет горит, радио играет, и молодые и старики — все веселые, жизнерадостные, одеты хорошо. Одни сидят — книги, газеты читают. Другие спорят. Не по-плохому, а по-хорошему спорят: не знают, что купить на заработки. Один говорит: «Надо всей семье по новому костюму купить и по красивой малице сшить». Другой говорит: «Надо на эти деньги всей семьей в Москву съездить, Москву посмотреть». Откуда у них столько денег? Вот откуда: колхоз-то теперь оседлый, все колхозники заняты работой, у всех заработанного много. А в доме Алета лучше всех: он же заведующий зверофермой, одних черно-бурых лисиц полтысячи! Доход-то какой колхозу! «Ну, как живешь, Алет?» — спросишь его. «Очень хорошо живу, — ответит Алет, — детишки растут, все здоровы. Плохо только — стариков нет». — «А где они?» — «Да они в чуме живут, — скажет Алет, — не захотели со мной в доме поселиться, в тундру уехали, одни со своими оленями кочуют. Теперь просятся в дом, а народ не велит принимать, колхозники говорят: „Они нам оседлую жизнь строить не помогали, все ругали нас, себя умнее нас считали. Теперь на готовое идти хотят. Пускай помучаются, как Тяпка…“».

Старики сидели опустив головы.

Ямай взглянул на жену, затем посмотрел на пустую сковородку на столе и спросил старуху:

— А чай почему не подаешь?

Хадане с накинутой на плечи клетчатой шалью сидела притихшая. Она, казалось, даже не слышала слов старика. Алет, вертя в руке ложку, сияющими глазами смотрел на учителя, словно только это и хотел слышать от него. Когда Ямай упомянул о чае, Алет посмотрел на стол и убрал лишнее. Старуха будто очнулась и с какой-то особой расторопностью начала разливать крепкий, ароматный чай.

Горячий чай пили со сгущенным молоком, лепешками и мороженой морошкой. Алет сидел, то и дело поглядывая на учителя, будто ожидая от него еще чего-то.

После ужина, вдоволь наговорившись, Максим Иванович вдруг сказал:

— Да, чуть не забыл. Ваш друг Вэрья обижается на вас.

— Обижается? За что? — изумились старики.

— «Когда, говорит, в чуме жил, Ямай и Хадане навещали меня, а теперь совсем не заходят. Наверно, сердятся, что в доме живу». — Гость поднял голову. — Он ведь всех старше в колхозе, надо уважать его. Вы говорите, вам вдвоем скучно, а Вэрья весь день один сидит. Нехорошо так делать, очень нехорошо. Зашли бы к нему.

Старики молча переглянулись.

— Что верно — то верно, нехорошо получается. — Ямай выбил из трубки пепел, снова набил ее табаком.

— Надо сходить к нему, — заговорила старуха, — а то умрет старый человек, так и не попрощаемся.

— Конечно, — поддержал сын. — Вы бы посмотрели, как у них хорошо в доме.

Старики снова переглянулись, — значит, сын уже побывал у невесты.

Максим Иванович посоветовал старикам побольше быть с народом: пройтись по поселку, посмотреть, как колхозники строят дома, поговорить с ними, зайти в контору, там всегда людно, побеседовать с молодыми охотниками, оленеводами, помочь им своим советом.

Поговорив еще немного, Волжанинов стал собираться домой.

— Теперь буду знать, что старики Тэседы здоровы и живут хорошо.

Хозяева уговаривали его посидеть еще немного, но учитель задерживаться больше не мог. Ему вечером предстояло проверить целую стопку ученических тетрадей и подготовиться к урокам.

Максим Иванович, пожимая руки старикам, опять словно вспомнил:

— Да, а дом свой видели?

— Я видел, — ответил Ямай.

— Ну и как?

— Ничего, хороший дом, красивый, так я думаю.

— А хозяйка видела?

Старики промолчали. За них ответил сын:

— Не видела еще.

— Вот это нехорошо, — осудил гость, держа в руке пыжиковую шапку-ушанку. — Надо посмотреть, все ли добротно сделано, так, как надо, может, где недоделки есть.

Старики опять переглянулись и вздохнули.

Волжанинов стоял одетый в тюленью тужурку и чуть не доставал головой до шеста чума. Он легонечко потрогал рукой длинные, свисающие почти до плеч белые волосы Ямая и, встретив его взгляд, промолвил:

— В косы надо заплести. Почему распустил волосы?

— Зачем в косы? Стричь надо, — засмеялся старик. — Некому было, теперь Алет приехал, пострижет.

Учитель еще раз пожелал старикам доброго здоровья и стал прощаться с Алетом. Тот, крепко пожимая руку Максиму Ивановичу, благодарно взглянул ему в глаза.

Гость весело подмигнул:

— Ничего, молодой зверовод, все будет в порядке.

На следующее утро Алет опять собрался куда-то.

— Не хочешь побыть с родителями! — заметила мать.

— Дел много, — ответил сын и как бы между прочим напомнил: — У Вэрьи не забудьте побывать сегодня.

— Не свататься ли посылаешь? — Хадане с чуть заметной улыбкой взглянула на сына.

Алет тоже улыбнулся, но отвел глаза.

— Не обязательно свататься. Максим Иванович советовал вам навестить старика.

— Сходим навестим, а сватать Сэрне подождем. Верно, старуха? — отозвался Ямай.

После ухода сына старики занялись домашними делами и лишь перед обедом начали собираться к старому Вэрье. Приоделись получше: Хадане — в добротную меховую ягушку — шубу, в кисы с узорами и в новую клетчатую шаль, а Ямай — в новую малицу и тоже в кисы с узорами. Палку-трость на этот раз взяла в руки жена. Старик решил обойтись без палки. Он чувствовал сегодня себя бодро. После вчерашней беседы с Максимом Ивановичем старуха казалась добрее, от этого на душе у Ямая сделалось легче — надоело слушать бесконечные споры, ругань жены.

Хадане поставила на печку приготовленный для сына обед, и они вышли из чума. Солнце, красное, как прозрачная чаша с брусничным соком, висело низко над тундрой, не в силах подняться выше, словно привязанное невидимым арканом к земной спине — горизонту.

Поднявшись на горку, старики оглянулись на свой чум и пошли гуськом по дороге, ставшей уже улицей. Вскоре они поравнялись со своим домом, и Ямай остановился:

— Смотри, старуха, вот наш дом!

Хадане, не оглядываясь, продолжала ковылять по дороге и даже чуть ускорила шаги, будто старалась скорее уйти от опасного места. Ямай еще раз окликнул ее, Хадане опять не остановилась, и старик, махнув рукой, пошел за ней.