Олег Кириллов - ВСЕ НА ЗЕМЛЕ

В ресторане «Горняк»., Закупил комнатушку там. Приходи.

— Приду! — серьезно сказал Рокотов, понимая, что, если в ответе будет много вводных слов, Петька подумает, что он на него в обиде.

Так и попрощались.

Что-то сломалось во взаимоотношениях с Михайловым. Чувствовал Рокотов какую-то ненатуральность в его поведении.

Стал вспоминать события последних дней., Да, что-то не так. И взгляд прячет, и заходить перестал. А ведь именно сейчас нужна его помощь…

Думал, а руки привычно управлялись с рулем. Ехал в «Коммунар». Ох, беда совсем с этим колхозом. Намучился. Председатель — мужик строптивый, с характером. А дела не тянет. Вот и теперь: до уборки свеклы считанные дни, а у него разлад с механизаторами. Шесть человек заявление подали, что работать не хотят. А кому разбираться? Инструктор доложил, что председатель блажит: молодых ребят по частным квартирам рассовал, а общежитие, которое недавно построил, пустует. Механизаторы — народ молодой, при распределении из училища им по комнате в общежитии сам же председатель обещал. Тем и заманил. А теперь вот хитрит.

Пришлось самому ехать.

Из-за поворота вынеслась машина. «Волга». Ну, и лихач кто-то. Да ведь это дорошинская. Серега за рулем. Пронеслась мимо, пылью окатила. Дорошин полулежал на заднем сиденье. На Кореневке, не иначе, были. Скоро там и жить будет. Что такое, резко разворачивается. Прямо на поле заехал. Догоняет. Случилось что?

«Волга» выскочила вперед и затормозила метрах в ста. Начала оседать пыль на дорогу, Рокотов сбавил ход: не налететь бы. Проселок узкий. Вот и очертания машины Дорошина. А рядом — сам. Руку поднял.

Рокотов остановился. Павел Никифорович шагнул к нему:

— Здравствуй, Владимир Алексеевич… Выйди-ка.

Вышел. Дорошин пошел прямо по полю, по вспаханной земле. Широко пошел. Рокотов двинулся следом. Догнал его на середине поля, зашагал рядом:

— Здоровье как, Павел Никифорович?

— Отлично… — хмуро ответил тот.

Дорошин выбрался на край откоса, остановился. Вот она, Кореневка. Огромное поле с двумя гигантскими оврагами, разделившими его, словно речной водораздел. Десятки машин, бульдозеров, кранов, экскаваторов. Люди, дороги.

— Ну, гляди.

Хотел сказать Рокотов, что много уже раз видел все это, что часто приезжает сюда и подолгу стоит около лесополосы, чтобы не мешать людям работать. Да не стал говорить. Знал, что нужно сейчас Дорошину:

— Скоро здесь карьер будет… Каждый день меняет обстановку.

— То-то… — глаза Дорошина зажглись озорными огоньками. — Рано еще старика списывать… Еще мы кое на что пригодны.

Думал Рокотов о том, что многое его связывает с этим человеком. Именно у него учился любить и ненавидеть, жить у него учился. Безоглядно, напролом. Не все брал. Но если сказать по правде, то именно Дорошин был тем человеком, на которого хотел он походить. Только с людьми не так надо.

— К Новому году проект обещали, — сказал Павел Никифорович, — тогда полным ходом рванем… Дело— жуть!

Сколько времени не слышал Рокотов этого мальчишеского: «Дело — жуть!» И повеяло от него давно забытым временем, когда все они были вместе и не было никаких разногласий. И не было обид, и забота у всех одна.

— Поздравляю вас, Павел Никифорович. Дело действительно очень важное и нужное.

Пошли к машине. Дорошин ступал молча, быстробыстро поглядывая на Рокотова, будто что-то хотел сказать, да не решался. И это чувствовалось в каждом его жесте, в каждом движении.

Уже у самой машины Дорошин вдруг как-то хрипло сказал:

— Ты знай, Володь… Ни от одного слова своего, тебе сказанного, не откажусь… Прав я был… В одном виноват перед тобой… В обкоме о тебе плохо сказал… Понимаю, что удар ниже пояса… Никому такого не говорил: тебе скажу… Прости, коли можешь. А нет… ну, так тому и быть.

Голос у него был непривычный для Рокотова. И глаза смотрели устало. Взгляда не отводил.

— Черт попутал… В войну лоб в лоб в атаку ходил, сам знаешь. Ничего не боялся. А тут свернул в сторону… Стар, видно, стал. Уходить надо.

Он качнул головой, будто хотел добавить: «Вот такие, брат, дела — и ничего тут не попишешь», и пошел к «Волге» походкой сразу постаревшего человека. Даже ногу чуть приволакивал. И Рокотову вдруг стало его ужасно жалко. Потому что он знал, какой ценой достались Дорошину только что сказанные слова.

Может быть, Павел Никифорович ждал, что Рокотов догонит его, начнет прерванный разговор, но секретарь райкома стоял у своей машины неподвижно, и тогда Дорошин тронул рукой плечо шофера. «Волга» рванула с места, развернулась и быстро ушла за поворот.

Ряднов теперь целыми днями пропадал на площадке. Скважины еще не начинали бурить, но места для них выбирали. Разве могли это сделать без него? Обосновываясь на исследованиях пятидесятых годов, Ряднов представлял себе картину довольно четко. Мел, глина и прочее — сорок пять — пятьдесят метров. Первый слой плывуна… Снова порода — десять — двенадцать метров. А уж потом — руда.

Однако он знал, что мощная осушительная система двух карьеров берет воду с постоянных горизонтов. Значит, слоя плывуна может и не быть. В нескольких километрах — забор воды на руднике. Система дренажа, которую он сам помогал делать. Там предусмотрено все. Из расчета, что горизонт может оказаться пустым, исходил он при всех своих предположениях.

Рождался новый карьер. Как он мог быть равнодушным к этому? Приходил в общежитие поздно, бежал в одиннадцатую. Галина Сергеевна ждала с ужином, закутанным в подушки. Он молча ел, косо поглядывая в газету. Она о чем-то говорила. Кивал, соглашаясь. Никак еще не мог привыкнуть к тому, что теперь и она, и мирно сопящий в кровати Алешка — его семья. И эта комната — его дом.

Расписались они без особой помпы. Так потребовала Галина Сергеевна. Свои мысли она пояснила коротко:

— Сколько ж раз под фатой ходить? Давай без шума, Петя.

Он согласился. Не мог себя представить участником спектакля со всевозможными ритуалами.

Подали заявление, выждали две недели и получили свидетельство о браке. Галина Сергеевна поплакала немного, сидя на кровати. Он стоял у двери, прислонившись к притолоке, и думал о том, что надо как-то придумать, чтобы отдать ей деньги. Выгреб все, что лежало в столе и откуда брал на свои холостяцкие расходы. Теперь все менялось, и он очень боялся наступления времени, когда зайдет разговор о зарплате, о семейном бюджете. Не придумал совершенно ничего и просто выложил смятые бумажки на стол, где лежали нехитрые женские принадлежности: всякие помады, кремы.

Существовало еще одно щекотливое дело. Надо было решать вопрос с переселением, и он пошел к коменданту Буряку. Тот долго разглядывал свидетельство, сосредоточенно хмыкал мясистым носом: