Олег Кириллов - ВСЕ НА ЗЕМЛЕ

Он уже почти привык считать, что это «после него» будет не за горами. Отдавал себе отчет в том, что инфаркт уже проторил к нему дорожку. А уходить от драки не привык. Не тот характер. Дело нужно сделать. Боялся одного: оказаться в какой-то из дней с пенсионной книжкой и без возможности влиять на события. Это — смерть. Даже хуже смерти, потому что придется увидеть улыбки людей, с которых уже не имеет права ничего спросить.

Он помнил ощущение, которого не хотел бы снова: это когда после войны, пройдя очередную медицинскую комиссию, услышал, что летать больше не будет. А через два дня у самолета подошел к нему молоденький лейтенант и, представившись, сообщил, что будет летать на его машине. И он сам, Дорошин, должен был ходить рядом с мальчишкой и объяснять ему, какие капризы свойственны его «Яку», и советовать, каким образом замалевать россыпь звезд на фюзеляже, каждая из которых далась ему смертельной борьбой с проклятым врагом.

Он боялся еще одного ухода. В жизни человек только раз выбирает дорогу, и он должен идти по ней до тех пор, пока может. Он реалист, понимает, что наступит день, когда ему скажут:

— Пора, Павел Никифорович!

И он вынужден будет идти и начинать собирать всякие бумажки и нести потом их в разные инстанции. Ему казалось, что жена уже давно их приготовила, только не говорит ему об этом. Старался не думать на подобные темы. Когда шагал по утрам на работу, часто вспоминал места, которые пришлось видеть здесь много лет назад. Там, где сейчас площадь, были кусты шиповника на склоне оврага. Когда заложили Журавлевский карьер, бегали туда рвать ягоды. Были они крупными, сладкими. Дорошин видел, как потом они, эти кусты, легли под ножом бульдозера. А на том месте, где стоит сейчас райком партии, росла небольшая березовая рощица. Тихая, уютная. Даже жаль было убирать ее. Кое-кто предлагал оставить деревья на месте, дескать, в городе они тоже будут нужны… Вроде бы даже Крутов такое советовал… Убрали. А его первый кабинет в вагончике? Стол, топчан, боковушка для сна, где Оля поставила кровать… Там и Юрка родился. К нему на совещание сходились бригадиры в резиновых сапогах и долго чистили грязь о самодельную скобу у входа… А еще в овраге нашли немецкую бочку из-под авиационного бензина, и он приказал приспособить ее для мытья обуви… Так и стояла до того времени, когда начали планировку города…

Все здесь сделано им. Все. Вспомнил, как держали совет, где ставить первые ясли в городе? И какими им быть? Тогда сам ездил в Москву и привез оттуда самый современный по тем временам проект на двести пацаничьих мест, три игровых комнаты и музыкальный зал. Ему доказывали, что лучше сделать еще пять спален, вон какая очередь в ясли… Отказал. Город должен быть устремлен в будущее, а не в трудный вчерашний день… Так и стоит то первое здание… Кстати, навряд ли современные лучше его по планировке и удобствам.

Люди тоже росли на глазах. Хотя бы тот же Гуторов. Помнит его Дорошин молодым агрономом, стеснительным и робким. На глазах Павла Никифоровича поднимался. Стал секретарем парткома в колхозе, затем председателем. Учился в партшколе… И звали его в те времена просто Васей. На любом этапе его пути мог бы вмешаться в гуторовскую судьбу Дорошин. Да не было тогда необходимости. А теперь вот друзья с товарищем Рокотовым. Тандем. Как бы этот тандем не попытался переехать ослабевшего от борьбы Дорошина.

А может, и нет никакой борьбы? Может, и впрямь права Оля, когда говорит, что он, муж ее, сам создает себе врагов, чтобы повергать их и так самоутверждаться? Смешно, но похоже. Вот и Володька пришел к нему по-доброму. Прав он, на сто рядов прав. Оттяпали в свое время землицу у Насонова, обязались официально рекультивировать все семьсот гектаров… Не требует Иван, потому что понимает: у Дорошина нельзя требовать, у Дорошина можно просить. Так приучен. И другие тоже. А вот Рокотов хочет нарушить эту традицию. Да подожди ты смены караула… Может, год-два поскрипеть придется. Нет, не может. Тормозов не запроектировал. Разгон взял — и тут ему не стой на дороге.

Сам же его учил не бояться борьбы. «В драке веселее, — говорил когда-то Володьке, — только помни, головы никогда не терять. Чуть взорвался — считай, проиграл». И научил. Лицо у него при последней беседе было спокойно. И ни на один укол не среагировал. Линию гнул умненько. Ах, мальчишка-мальчишка… Да нам бы с тобой в одну дуду!

Может, поговорить с Насоновым? Жадина… Небось водопровод ему пообещать, — отступится. Отличный водопровод в оба села. Особо в Красное. Это обойдется дешевле, чем проклятую пустошь рекультивировать. Сколько земли перевозить… Та-ак… Чернозем складировался у рудника. Там четыре горки. В каждой миллиона по три с половиной кубометров. До пустоши и оврагов километров девять… Если б напрямик. Тут бы в пять уложился. Пробивать дороги? Опять расходы, да еще какие! В бетоне дороги надо делать, чтоб бесперебойно круглый год возить. Опять война за отчуждение? Нет, надо бы поторговаться с Насоновым. Ему водопровод и гарантия рекультивационных работ после восьмидесятого года. Бумага с гербовой печатью и всеми подписями. Это не отказ, это ход.

Позвонил Крутову. Паша откликнулся немедленно. Телефон на рабочем столе в его спальне. Значит, малюет что-то. Приказал срочно связаться с кем угодно, но обеспечить ему немедленный звонок Насонова. Крутов уже привык к подобным поворотам, только голос его был недоуменным. Как же, соображает старый лис, для какой такой надобности перед самым приездом Комолова требуется Дорошину Насонов? Подумай-подумай… То-то будешь удивлен, когда в ответ на доводы Рокотова выложит Дорошин письменное согласие «хитрого Ваньки» на отсрочку рекультивационных работ до восьмидесятого года? Вы-то спите и развлекаетесь, а старый черт Дорошин вашу пользу охраняет.

Что подумал Крутов, Дорошин так и не узнал, но звонок от Насонова раздался минут через пять.

— Что стряслось, Павел Никифорович?

— Где твои колеса?

— Во дворе. А что?

— Собирайся — и ко мне… Да не в кабинет, а домой. Не забыл дорогу?

— Забудешь… Что стряслось, сказал бы?

— Приезжай, узнаешь. Только не парадься. Время дорого.

— Ладно. Сейчас буду, — сказал Насонов без особого энтузиазма и положил трубку.

Пока доедет, у него будет время пораскинуть мозгой, зачем зовет его Дорошин? Да только черта с два догадается. Разве надумает Рокотову позвонить? Навряд ли решится начальство в девятом часу беспокоить. Оно после трудового дня на отдыхе. А Насонов субординацию во как знает. У него ферма загорится, так он будет поначалу инструктору своему звонить, потом высокому начальству. А уж после всего — пожарным.

Договориться бы с ним… Все стало бы сразу на свои места. И Володька успокоился бы. Теперь перечень разногласий сведен к минимуму. Чертова рекультивация. И Дорошину не пришлось бы применять козыри против Рокотова. Не любит он это дело.