Александр Кутепов - Знойное лето

— Ни хрена! — беззаботно возразил Басаров. — У Егора пожарная охрана поставлена.

На крыльцо вышел Кутейников. Постоял, покашлял.

— Прошу заходить, товарищи, уже восемь часов, — пригласил он. — Обещался приехать первый секретарь райкома, но что-то запаздывает. Будем начинать.

Егор Басаров тоже приглашен на собрание. На этом настоял Глазков. «Пусть послушает, — сказал он Кутейникову. — Он хоть и трепло, а дело знает, этого не отнимешь».

Поддернув штаны, Егор Харитонович степенно прошел в зал Дома культуры, сел рядом с Рязанцевым и ласково похлопал его по плечу.

— Не дрейфь, Саша Иванович! На то и собранье, между протчим, чтоб кой с кого стружку сымать. Если что — я тебя всегда поддержу. Отбрешемся.

— Ты так думаешь? — Рязанцев сверкнул на Егора Харитоновича стеклами очков.

Саша Иванович худ лицом, смотрится как подросток, ради любопытства отпустивший рыжеватую бородку клинышком.

— Тут и думать нечего, между протчим, — строго говорит Егор Харитонович. — Четыре дня как трубы привезли, а они лежат. Почему, позвольте задать вопросик? Егор в лепешку разбивался, самолично по областному начальству мыкался, а колхозное руководство не мычит и не телится. По нонешним временам можно так работать? Нельзя так работать!

— Дело-то, Егор Харитонович, не простое получается, как мы с тобой думали. Надо еще одному полю дать воду. Завтра расчеты закончу и начнем. Только ты, Егор Харитонович, не очень хорохорься. Там работать да работать.

— Поживем — увидим, — неопределенно ответил Басаров и вдруг круто сменил тему разговора. — Слушай, Саша Иванович, я замечаю, зачастил ты в наш край. За председательской сторожихой Галей ухлестываешь? Как до свадьбы дело дойдет, учти, между протчим: лучшего плясуна, чем Егор, в деревне не было и не будет. Понял? Я могу до полной потери сознания выкаблучивать.

Рязанцев покраснел и отвернулся.

Николай Петрович поднялся на сцену, постучал карандашом о стол.

— Все коммунисты и приглашенные собрались, — объявил он. — Есть предложение начать партийное собрание.

Избрали президиум: Кутейников, Сухов, Глазков. Утвердили повестку дня. Николай Петрович предоставил слово докладчику Глазкову.

Алексей мучительно и долго строил первую фразу доклада, после каждого слова растягивая «во-от». Чувствуя мелкую дрожь в кончиках пальцев, Алексей скользил взглядом по рядам, отыскивая «точку опоры». Рядом с отцом он заметил Родионова. Лаврентий Сергеевич погрозил ему пальцем. Дескать, чего же ты, говорить разучился, что ли?

Но скоро Алексей настроился, увлекся, горячо и с подъемом заговорил о положении в районе и области, о необходимости срочно перестраивать работу и отношение к ней.

Минут через десять приехал Дубов.

— Здравствуйте, товарищи! — поздоровался Виталий Андреевич. — Прошу извинить за опоздание, — он быстро прошел по залу и сел в первом ряду. — Продолжай, Глазков.

— Наша задача, — говорил Алексей, — сегодня заключается в следующем: организация и организованность, ответственность и дисциплина, точный расчет наших сил, способностей и возможностей. Что касается полеводства, то мы должны самое большее в три дня произвести летний посев кормовых культур. На тех полях, где посевы уже погибли. Вторая задача заключается в том, чтобы через неделю дать воду в Кругленькое озеро.

Затем Глазков перешел к животноводству. Привел свои расчеты по поголовью скота, которое можно будет оставить в зиму. Когда он сказал, что придется временно ликвидировать свиноферму и за счет выбраковки сократить дойное стадо, в зале сразу зашумели.

— Мера эта вынужденная, — Алексей чуть повысил голос. — И расчеты пока предварительные. Все будет зависеть от того, сколько мы заготовим кормов, то есть зависит полностью от нас, от нашей работы и нашей старательности.

Едва после доклада Кутейников спросил, кто желает выступить, как в задних рядах подняла руку доярка Антонида Лебедева. Не дожидаясь приглашения, она сдернула с головы косынку и, размахивая ею, торопливо пошла по проходу к сцене.

Бойкая на язык Антонида верховодит на молочном комплексе и атмосфера там часто зависит от ее весьма переменчивого настроения. Сухов не раз жаловался на Антониду, но у Глазкова было на этот счет свое мнение. «Не жаловаться надо, — выговаривал он Степану Федоровичу, — а самому расторопнее быть». Но сейчас Глазков встревожился: вдруг да ляпнет что Лебедева.

— Это что же такое получается? — спросила Антонида, все еще размахивая косынкой. — Еще ничем ничего, а они уже план составили, как коров на мясо перевести. Это наших-то коров? За кои-то годы завели добрый скот — и губить? Нет, дорогие мои, такой номер не пройдет! Мы, доярки, промеж себя так говорим: какой бы корм нынче ни был, а свое дело не бросим, с фермы не побежим. Что от нас зависит, все будет по совести! Верно, бабы, говорю? — обратилась Антонида к дояркам, сидящим отдельной кучкой.

— Правильно! — тут же зашумели женщины.

— Теперь про другое скажу, — обрадованная поддержкой Лебедева заговорила еще решительнее. — Планы разные составлять мастеров много у нас, а кормоцеха рука еще не коснулась. Опять до белых мух тянуть станем? Снова холодной водой скот поить? Вот о чем пускай у правленцев голова болит. А коров своих мы в обиду не дадим. Вот такая моя речь и наказ нашим руководителям. Мы со своей стороны, доярки то есть, решаем так: что б ни случилось, а план по молоку все равно выполним. У меня все.

Последние слова Антонида произнесла тихо, засмущалась и убежала на свое место.

— Молодец, Тоня! — похвалил ее Павел Игнатьевич. — В самую точку попала!

— Тише, товарищи! — приподнялся за столом Кутейников. — Павел Игнатьевич, если хочешь выступить, — пожалуйста.

— Можно и выступить. Негоже старикам от молодых отставать. — Павел Игнатьевич мелкими шажками просеменил к трибуне. — Я что хочу сказать, дорогие товарищи? Везде по деревням теперь один разговор и одно обсужденье идет. Кто пугается, а кто храбрится. Так завсегда бывает, коль беда в ворота лезет… Я уже большенький был, как голод в двадцать первом году случился. Хватил народ лиха, ой, хватил! Хоть теперь время другое, а против погоды не попрешь. Так что каждый нынче, а члены партии в первый черед, должны в полную силу, а где и через силу делать колхозу то дело, на каком он стоит или будет поставлен. К этому я и призываю. А чтоб слово мое не пустым было, я как член партии и старый колхозник буду помогать в любой работе. Кроме того обещаю, — тут голос у старика дрогнул, — обещаю от себя лично поставить стожок сена колхозному животноводству. Где литовкой, где серпом, где руками нарву, а поставлю!

Когда стихли аплодисменты, вскочил Егор Басаров и хлопнул фуражку об пол.