Александр Кутепов - Знойное лето

— Не преувеличено? — спросил он.

— Нет. Скорее наоборот.

— Твоим соседям тоже перепало, но не в такой степени… Семья большая осталась? У милиционера?

— Год как из армии, какая еще семья… Завтра похороны. Михаил Григорьевич, я должен быть здесь.

— Да, да… Конечно, — Гаврилов снял очки, стали видны набухшие веки: спать ему в эту ночь тоже не пришлось. — Отчет твой мы перенесем на следующее бюро. Поправляйтесь с делами, — тут только он сел, но не в кресло, а у стены, где выстроен длинный ряд стульев. — Материалы дадим. Подготовьте заявку, сколько чего нужно, — шифера, леса, железа, стекла. Строителей направим. Рассчитывайте так, чтобы за полтора месяца всем пострадавшим дать жилье. Да, да! В первую очередь жилье. Лично проследи, Виталий Андреевич, чтобы проволочек не было. По линии госстраха, собеса. А то найдется деятель какой, начнет гонять по инстанциям, забюрократит.

— Сделаем, Михаил Григорьевич. Этим Нырков занимается, все будет как надо.

— Ну хорошо, — Гаврилову не сидится, вскочил. — Наши товарищи уже прибыли. Здесь они без нас разберутся. Поехали по району.

— Кого взять с собой? — спросил Дубов, торопливо запихивая в папку бумаги, которые вдруг могут понадобиться.

— Вдвоем поедем, — ворчливо заметил Гаврилов и пошел из кабинета.

У «Лесной дачи» навстречу им попался длинный низко сидящий автобус, совсем не приспособленный к избитому проселку. В автобусе полно ребятишек, но они не галдели и не пели, как это всегда бывает.

У въезда в лагерь на поваленном дереве сидел окутанный махорочным дымом старик сторож. Заметив на машине непривычный белый номер, он поднялся и торопливо заковылял навстречу.

— Каво надо? — звонким голосом спросил он.

— Никаво, — ответил Дубов, выбираясь из машины. — Своих не признаешь, Кузьма?

— А! Теперя разглядел… С перепугу я, Андреич. Здравствуйте вам, — старик приподнял белый тряпочный картузик с надписью «Сочи», который никак не вязался с густой лохматой бородой. — Один я тута остался. Юлия счас последнюю партию повезла. Чё было, Андреич, чё было тут! Уж на что я по-всякому пуганый, и то душа с телом прощалась. Все, думаю себе, конец света наступил.

Оглядываясь по сторонам, Гаврилов заметил себе, что насчет конца света старик прав. Ураган налетел сюда со стороны озера, бил в полную нерастраченную силу. Домики покосились, завалились, а часть и совсем упала.

Гаврилов и Дубов пошли от машины. Кузьма тихонько спросил у шофера:

— Слышь-ко, парень, с нашим Андреичем — кто такой?

— Начальство, борода, угадывать надо. Это секретарь обкома.

— Мать твою! — начал было Кузьма, но осекся.

Он заковылял вслед. В разговор не лез, но слушал, прикладывая ладошку к уху. Только когда подошли к тому злополучному домику, Кузьма осторожно потянул Гаврилова за рукав.

— Слышь-ко? А все говорим — справедливая жисть. Один, наподобие меня, уже старее поповой собаки, изболелся в прах, а живёть. А тут молодой, здоровый, в силе… На тебе, одним хлопком. Справедливо? Нет, я не согласный!

Кузьма крутанулся на здоровой ноге и пошел прочь.

— Старик-то прав, — сказал Гаврилов. — Он кто?

— Из соседней деревни, сторожит здесь. На собраниях любит выступать — спасу нет. Но не заговаривается.

Вид разрушенного лагеря сильно подействовал на Гаврилова, хотя он и знал, что можно увидеть после бури.

— Лагерь заново отстроим, — как-то издалека донесся до него голос Дубова. — Назовем его именем Юрия Решетова.

— Да, да, — отозвался Гаврилов. — Совершенно справедливо.

Дубов почувствовал, что Михаилу Григорьевичу хочется побыть одному — хотя бы несколько минут. Под тем предлогом, что надо бы расспросить кой о чем сторожа, Виталий Андреевич направился к лагерным воротам. Мысленно поблагодарив его, Гаврилов неспешно прошелся до берега, сел там на обточенный водой темно-коричневый камень. У самых ног колышутся пухлые клочья белой щелочной пены, разваливаются с легким шипением, но с набегом новых волн опять вспучиваются.

Михаил Григорьевич никак не мог отвязаться от мысли, что порожденные стихией события приобретают подобие горной лавины. Получая каждый день, а то и каждый час самую разную информацию, он, как никто другой, может быть, понимал это. Ему все представлялось, как напрягается и напрягается какая-то гигантская струна, уже готовая бы оборваться. Это чувство преследовало его постоянно, оборачиваясь вдруг злостью и распаляя энергию. Теперь, чего ни коснись, все становится проблемой. На последнем бюро долго судили и рядили, где брать воду. Озеро, питающее областной центр, уже на пределе. Единственный выход — пополнить его за счет другого, лечебного. Пришлось пойти на эту крайнюю меру, иначе придется останавливать заводы. Проектировщики и строители на устройство насосной и канала попросили полгода. Им дали месяц и ни дня больше…

Дубов маячил в отдалении, за деревьями, не решаясь подойти. Гаврилов заметил его, помахал рукой, подзывая к себе.

— Садись, Виталий Андреевич. Погорюем вместе.

— Горюй не горюй теперь… Будет конец этому лету или не будет? — зачем-то спросил Дубов. — Раньше день как миг проходил, а нынче и тянется, и тянется. Одни неожиданности, одни трудности.

— Вам тяжело, но и городу не легче, — возразил ему Гаврилов. — Берем людей с предприятий на прополку овощей, на камыш, на веники. А у завода тоже план… Даже не придумаю, где взять строителей. Но будем искать, найдем. Надолго запомнится это лето, ох надолго! Не так нынешними заботами, сколько потом, когда мяса меньше будет, молока меньше… Да, да! Этот сброс поголовья лет пять маять нас будет. Я всем говорю и тебе тоже: сто раз просчитывайте все, двести раз!

— Мы так и делаем, — вставил Дубов.

— Сейчас готовим письмо во все партийные организации. Корма, корма и опять корма… К тебе ехал — на дороге тюков пять сена насчитал. Это же преступление! Тут даже ребятишки из детских садов руками для коровок траву рвут, а кто-то своей безответственностью…

— Я немедленно выясню, — поторопился сказать Виталий Андреевич.

— Это не в твоем районе. Иначе я по-другому заговорил бы. Но и у себя в оба глаза смотрите.

— Смотрим, Михаил Григорьевич. Бывают, конечно, разные случаи.

— Надо, чтоб не было их!

Гаврилов поднялся и пошел к машине.

Взлохмачивая пыль, белая «Волга» катила полями, потрепанными перелесками, где многие деревья были раздеты догола. Михаил Григорьевич сердито сопел и лишь изредка бросал отрывистые вопросы. Зарыблено ли вон то озеро? Почему так неприглядны павильоны на автобусных остановках? Почему мало зелени на деревенских улицах? Во всех ли селах торгуют хлебом? Кто додумался в этой деревне ставить дома в низине, которую в дожди будет заливать?