Станислав Мелешин - Это случилось у моря

Она идет по дороге. Эта дорога отличалась тем, что к ней вели тропинки.

Мария смотрела на эти тропинки и думала: «А ведь в жизни бывают тоже дороги и тропы… Если человек прокладывает тропинки — это еще не то. Он должен проложить себе дорогу. Но дорогу проложить, к сожалению, не каждому дается!».

Мария боялась, что у нее спадет платок, которым она обвязывала голову. Эта Варька… эта встреча… совсем расхотелось идти к Водовозовым… Но надо… надо утешить несчастную женщину. Давно ее не навещала… А Водовозов говорит, что она доживает последние дни…

Они вместе подошли к дому. Изгородей было много. Стоял большой просторный дом с сараем, над которым провисал навес. Две собаки. Они залаяли, когда к ним подошли два человека.

— Не бойся, привязаны, — сказал Водовозов, взяв Марию за локоть.

Пригнув голову ниже притолоки в сенях, Мария вошла в дом.

На кровати пластом лежала Агафья. Она умирала от рака. Лицо ее желто-черное, губы сухие, глаза — лучистые. В них метались не те лунные искорки, которые Мария видела в глазах Павла ночью на берегу, это были другие искорки.

Она сказала себе: «Вот это да-а-а… Живет и живет человек на земле, и нет его, умирает…»

Агафья пошевелилась, спросила, вглядываясь:

— Кого ты привел?

Водовозов тяжело произнес:

— Мария навестить пришла.

— Это ты, Маша?! Подойди ко мне!

Мария подошла к Агафье.

— Дай мне руку твою…. — помолчала, рассматривая Марию. — Ты выглядишь хорошо. А я вот… — она не договорила, заморгала затуманившимися глазами, прикрыла их, и все крепче и судорожней сжимала сухими горячими руками руку Марии.

— Сказывали мне соседи про тебя и… мужа моего… Будто сватает он тебя… Женой ввести в дом хочет. Ждет, когда я…

Мария вырвала руку, отпрянула, чувствуя, как заколотилось сердце, опахнуло жаром щеки, остановило дыхание.

— Да что ты, Агаша, говоришь-то?! Врут они все. Я ведь зачем пришла. Навестить тебя пришла я. Соседи что?! Им языки потрепать. И муж твой здесь не причем Что у него на уме — неведомо. Тяжело ему…

Агафья вздохнула.

— Тяжело. Может, это я так думаю… от печали, от боли. И голова кругом идет. Все конца жду.

— Ну что ты, Агаша! Зачем так. Надейся. Может дело и на поправку пойдет.

Агафья закрыла ладонью глаза, покачала головой.

— Не думаю…

И заплакала.

Водовозов вздрогнул. Он издали наблюдал за двумя женщинами и не мог понять, в чем он прав, а в чем виноват? Он только знал, что люди на земле бывают разные, но очень жаль, когда это понимаешь поздно.

Мария с замиранием сердца посмотрела на умирающую женщину и почему-то инстинктивно перевела взгляд на Водовозова, который стоял и любовался ею, и подумала о том, что в море вода чистая и холодная, соленая и беспокойная, но у Большой горы ручей, где собирается поселковая молодежь, тот ручей чище и без соли.

«А мы… чем дальше с возрастом, — усмехнулась Мария, — живем уже с солью…»

Она погладила по щеке жену Водовозова, сказала:

— Агаша… надейся. В жизни все бывает.

— Я скоро умру, я это знаю, — сквозь рыдания произнесла Агафья и выкинула в неистовстве на одеяло свой сморщенный маленький кулачок.

Мария отшатнулась, закрыла глаза ладонями и застонала. Ей не терпелось выскочить из этого дома к морю, на чистый воздух, к своему мужу навстречу, на Отчаянную скалу, поговорить с ним.

Ее муж был хорошим рыбаком, он уходил в море и не боялся ничего!

А как он уходил в море?

Если он уходил на сейнере — стучали моторы, если он уходил на баркасе, то их подтягивали железными канатами.

Был жестокий шторм, глыбы вод обрушивались на головы рыбаков, смывали их с палубы и давили ко дну. Очевидно, в такой шторм попал и ее муж.

Мария выскочила из этого дома, на простор, к морю Она тяжело поднималась. Ей было жаль Агафью, она видела перед собой это желто-черное лицо; она видела этого грузного, мечущегося человека — Водовозова — и не понимала одного: как помочь им?! И можно ли тут помочь?

В гору подниматься тяжело. Можно подниматься по тропе, можно подниматься по дороге. Никто не знает, кроме Варьки, по дороге или по тропе поднималась Мария.

Мария шла в гору мимо невысоких рыбацких домов. Внизу стоял рыбозавод, вдали было море, а рядом с ней — Варька.

Варька произнесла:

— Ну и как!?

Они всмотрелись в глаза друг другу. Мария сжала кулаки и прошептала:

— Эх, ты! Не знаешь ведь, как там… Сходила бы, хоть утешила Агашу.

Варька покраснела.

С ночного лова возвращались рыбаки. В это утро дети не пускались вплавь до первого баркаса, потому что ночным штормом к берегу прибило много льдин. В толпе рыбацких жен, матерей, седобородых отцов стояли Варька и Мария.

Варьке хотелось крикнуть слова: «Павлуша! Подойди ко мне».

Началась выгрузка рыбы.

По деревянному настилу береговой пристани вразвалочку, шурша резиновыми сапогами, натянутыми выше колен, шли рыбаки, как заслуженные моряки, и, сойдя на берег, начинали неуклюже по-мужски обнимать своих жен, целовать матерей, поднимать детей на руки.

Павел и Водовозов шли, отстав, и почему-то обнявшись. Никто не знал на берегу, что этой ночью волной смыло с палубы Водовозова. Когда прогремел возглас мастера лова Павла Игнатова: «Человек за бортом!» — утихли моторы, сейнер затормозил, и корабельный прожектор стал ощупывать поверхность моря.

Шлюпку спустить было нельзя, бросили спасательный круг, наугад, туда, где должен быть Водовозов.

Наконец его заметили на гребне волны, отчаянно боровшегося и устало взмахивающего рукой.

Луч следил за ним.

Павел, держась за поручни, лихорадочно думал о том, как помочь Водовозову. Он боялся, что волной может бросить рыбака о борт судна и оглушить его.

На палубе, после приказания, распутали трапканат, и Павел, не мешкая, бросился с ним в воду. Теперь их было двое за бортом.

Он добрался по лучу до Водовозова, протянул руку, крикнул: «Держи-и!» — и выбросил вперед конец лестнички трапа.

Их подтягивали обоих. И вот они уже на палубе, оба вымокшие и замерзшие.

Согревшись спиртом в камбузе, стали сушиться. Молчали.

Водовозов притих, благодарный, и уже не злился ни на Павла за то, что тот отбил v него Варьку, ни на Марию за то, что ушла от него к Павлу. Не до этого сейчас было. И то ведь, шутка сказать, чуть не погиб в пучине.

Он представил себе, как он, обессиленный и захлебывающийся соленой водой, идет ко дну в темные холодные глубины, и еще не дойдя до дна, превращается в льдину. Жил — и нет его! Его передернуло и зазнобило. Б-рр-р!

А где-то там на берегу светит солнце, на пристани поселок встречает рыбаков, там весело, и стучат моторы, урчат рыбонасосы, и никто не спросит о нем, никто не придет встретить… Ему сейчас стало жаль Агафью, и он не хотел, чтоб она умирала, а лучше б скорее выздоровела. Тогда и тепло теплом в очаге и дом домом. Но он знал, жена никогда уже не поднимется, и боялся, что дом останется пустым, невеселым, холодным.