Давид Константиновский - Яконур

Его роль… Он принял ее когда-то с радостью. Он боролся за нее — считал, что там настоящая вершина: престиж, принадлежность к определенному кругу… Добившись, был уверен, что обошел всех своих ровесников среди коллег.

Из кого-то администратор не получался, и тогда ученый оставался ученым.

Из Свирского — получился.

Погружаясь в административные игры, он терял возможность продолжать собственные работы. Это не беспокоило его поначалу, — были удачи, ими он дорожил больше: он быстро стал человеком того круга, в который стремился, умело защищал там свою программу, интересы своего направления…

Он исполнял свою роль много лет. Эти годы делились на две неравные части той неделей, когда он сформулировал для себя, что проиграл. Его административная карьера оказалась псевдокарьерой в науке или карьерой в псевдонауке. До этой недели он исполнял роль потому, что она приносила удовлетворение, а после — потому, что теперь уж выбора у него не было. Новое отношение к своей роли не мешало Свирскому все сильнее включаться в нее. Наоборот: он хорошо понимал, что теперь это единственно возможная для него роль из всех, какие он считал для себя приемлемыми; ему оставалось дорожить ею и держаться за нее.

По мере включения в роль Свирский терял свои модели. Чем сильнее Свирский в нее вживался — все меньше значила модель того, каким он должен быть, и даже та, в которой он себя видел самим собой. Все чаще его поступки определялись тем, каков, он считал, его стереотип в глазах других; это стало происходить автоматически, как бы независимо от его сознания и — на любых уровнях, общался ли он с вице-президентом или с младшими научными сотрудниками…

К концу недели, когда Свирский сформулировал свое поражение, он перестал сопротивляться.

Так ему было проще, удобнее, это позволяло находить свою позицию и принимать решения более быстро и легко. Свирский имел теперь дело не с тремя моделями, а с одной; к тому же она оказалась, из всех из них, самой определенной, самой ясной и самой удобной в употреблении. Знать, что д о лжно, и держаться этого — требует особого и непрерывного труда; не меньшая сложность в постоянном исследовании, каков ты есть на самом деле; зато всегда вполне посильная задача — при наличии некоторого навыка взаимоотношений в своей среде, установить для себя, каким тебя видят, — исходя из того, каким ты видишь людей, — и руководствоваться этим.

Так было и гораздо эффективнее. Третья модель оказалась также самой практичной. Постепенно она незаметным образом трансформировалась и стала являть собою Свирскому не столько то, каким его видят, сколько — каким хотят его видеть, вернее, чего от него хотят… Это была значительная ценность при нынешней ситуации в жизни Свирского. Постоянное обладание таким представлением о себе помогало ему сохранять прочность своего положения, давало наибольшую возможную безопасность…

Он привык к этому своему Свирскому, к созданному им стереотипу; а затем отдал себя ему, поручил ему себя. Это его словно освободило. Он передоверил свою судьбу, дела, ответственность другому; сложил на него свою жизненную ношу; запрограммировал его играть себя и — шел за ним. Его сработанный им Свирский функционировал в реальности — слушал, говорил, решал, указывал, принимал к сведению, ездил, заседал, выступал, делал все, что требовалось; а сам Свирский лишь присутствовал при этом; вызванный им дух вселился в его плоть и завладел ею, а сам Свирский внутри себя дематериализовался.

Это важно — знать, что думает о нем человек с длинными, совершенно седыми волосами…

Следующий вопрос:

— Ответственно ли было сделано заключение?

Свирский рассказал: заключение дано на основе имеющихся научных данных…

Он устал.

Он давно уже устал…

Он все-таки порядочно уже был стар, черт возьми! — хотя и не все соглашались это понять.

Временами на него находило отчаяние.

Да, он знал, что выглядит прекрасно, сохранился, — каждому, разумеется, завидно, на последних фотографиях он такой же, как на прежних, ну да что с того? Он был стар, многое уже было тяжело для него. Он искал сочувствия к себе, ждал от людей понимания его старости, желал облегчения в своей судьбе; но все это непросто найти при том, как включен он в сотни связей с людьми, как сложно его функционирование в этой системе связей и как остро он это чувствует.

Всем он был нужен, все от него чего-то хотели…

Давай навались! Всё на Свирского! Никакого ему покоя! Все на него нагружай — советы, комитеты, защиты…

С годами он пришел к пониманию счастья как возможности сохранять, стабильное состояние.

Это также совпадало с тем, что вносила в его жизнь третья модель.

Только всегда что-то мешало: Старик со своим Элэл, Савчук со своим Яконуром…

Старик, заводной попрыгунчик, и это в его-то возрасте, беспрерывно раздражал Свирского своей неуемностью, своим несносным нравом, просто своим бесконечным существованием, наконец, — человек, который никак не может ни устать, ни сообразить, что пора бы уже угомониться!

Да, эта усталость…

Еще и то, что он на кого-то похож, на какого-то режиссера, — это тоже раздражало его.

И мало ли что еще!

В свое время Свирского взял к себе Путинцев; это было еще до того, как Путинцев заинтересовался Яконуром. У него Свирский стал крупнейшим авторитетом в своей области, он и до сих пор им является. Считал ли он себя продолжением Путинцева? Нельзя забывать, что Путинцев был человеком особенным, люди к нему тянулись, а потом, случалось, отходили от него и даже делались антагонистами. Свирский знал: одни называют его полноправным наследником, а другие — да, другие…

Еще вопрос:

— А по существу дела? Выдержит ли Яконур?

Свирский привел несколько цифр из материалов Кудрявцева.

Он готов и к этому вопросу.

Да, так все и было, — руководство главка обратилось к нему, он распорядился подготовить ответ… Задал этому сразу необходимое направление. Дело было для промышленности, по-видимому, важное; да и министерство из мощных; благоразумно избежать конфликта с ним, предпочтительнее уж ссориться с этим выскочкой Савчуком, которого никто не поддерживает, разве Старик, но его любовь к экстравагантности общеизвестна, — и, что существенно, не лишиться поддержки официальных лиц. И вообще следовало как можно быстрее и аккуратнее уклониться от этого шума, приобретающего скандальный характер. Шум обычно опасен… Включение в него не входило в замыслы Свирского, скандал не нужен был ему. Свое участие в этом деле он рассматривал как незначительный эпизод среди крупных своих игр; а Яконур был далеко.