Павел Зальцман - Щенки. Проза 1930-50-х годов (сборник)

Кроме того, в этот колодец, состоявший, таким образом, из пяти вестибюлей, которые находившиеся там, видимо, рассматривали как отдельные, выходило по четыре коридора. И когда я заглянул туда, в эти коридоры, я с удивлением увидел то, что мне очень напомнило ряды товарных вагонов со всасывающей глубиной, но еще более разнообразные, так как все коридоры каждого этажа сообщались посредством узких висящих лестниц, то есть, по существу, посредством вертикальных коридоров с теми, которые были вверху и внизу.

И вот ночью я рванулся туда и мог с возрастающим, захватывающим разнообразием двигаться вперед, вниз, направо, вверх; опять коридор, лестница и проход, висящий между двумя корпусами. Коридор неожиданно выходит в покатый ход, ведущий на загороженный грязный балкон, завешенный бельем. Понятно, я не интересовался выходами, но я их и не находил. Наверное, почти все были заколочены из опасения воров.

Кроме того, все коридоры были утыканы дверьми. В одну из первых ночей, находясь в подвальном этаже, или, как его называли, в «цоколе», я неожиданно попал в прачечную с цементным полом и большим кубом, а потом в парикмахерскую со стенами в зеркалах. Я задержался там, привлеченный отражением стен в этих зеркалах.

В парикмахерской, отделенной от коридора стеклянной проницаемой перегородкой, в это ночное время, конечно, никого не было. И в зеркалах поэтому тоже было совершенно пусто. Тягостная пустота заставила меня продолжать движение по коридорам. Преодоление стен и разнообразие скорости движения заслонили от меня это. К сожалению, весь дом был перенаселен. Впрочем, отчасти это было и лучше, чем если бы он был совершенно пустым. Много комнат отделялось от коридора такими же стеклянными перегородками, как парикмахерская, и проникнуть в них не составляло никакого труда. Я не очень часто пользовался этим, но иногда разглядывал тех, кто там жил.

Я часто встречал ночью кого-нибудь, кто мешал мне двигаться по коридору. Но особенно заметил одного толстого человека, который к тому же, обычно откинув голову на короткой шее, суетливо шел по самой середине. Видимо, он ходил к кому-нибудь в другой конец здания или, наоборот, возвращался к себе. Часто он занимал буквально весь коридор, так как шел вместе с какой-нибудь девушкой, пока не сворачивал, дойдя до самого конца.

Обильное население этого дома стало выставлять у дверей табуретки или миски с примусами, или жаровни, которые они называли мангалами и куда совали саксаул, загораживая проходы. Эти местные предметы, с которыми они не расставались, постоянно суетясь по вечерам, торчали в тесном коридоре и мешали моему движению до самой ночи.

Вдруг, даже поздно ночью, появлялся кто-нибудь бегущий в уборную или молодые девчонки в рваных пальто, которые шарахались неизвестно от чего с испугом и смехом, или старухи с каким-нибудь помойным ведром, и опять пробегал этот человек до самого конца, заставляя меня ждать.

Я должен был менять направления, огибать их примуса. Тогда я иногда опрокидывал машинку или выбрасывал лепешки из отрубей на бараньем жиру. Эти кражи и убегания некоторое время развлекали меня, тем более что за мной был шум старух, которые жаловались, что у них с огня украли ужин. Я представлял, что они меня видят, и забавлялся тем, что мчался от голосов как можно быстрее или как будто прятался.

Раз, играя таким образом, я проник в комнату, отгороженную от коридора стеклом, вымазанным изнутри какой-то темно-грязной краской. Судя по нескольким койкам, это было общежитие, тоже кое-где разгороженное занавесками. Там было пусто, и, покружившись по комнате, я хотел двинуться за эти загородки. Но в это время открылась из коридора дверь, и вошла женщина, которая тащила узел. Она развязала его и выложила оттуда кое-какие вещи: платье, которое повесила в шкаф, пару туфель, какие-то тоненькие тарелочки и тому подобное в этом роде. Я хотел двинуть отсюда, но в дверь опять постучали, и она, свернувши остальное, сунула под кровать.

Вошла молодая девушка на высоких каблуках с сильно поэтому поднятым задом, у которой был очень испуганный вид. Не успел я пройти в дверь, как она сказала:

– Ой! Как я только что испугалась!

Это меня заинтересовало, и я отодвинулся назад.

– Чего это? – откликнулась первая женщина, выставляя белое намазанное лицо.

– Да кто их знает, – сказала молодая. – Только что иду по коридору из уборной, вдруг какой-то черт с лестницы, прямо на меня! Не видят они, что ли? Какая-то фигура и лица не видно. Я стала к стене, чтоб его пропустить. А он идет прямо на меня. Ох! До сих пор сердце бьется, вся кровь ударила.

– Пьяный, что ли?

– Наверное, пьяный. Черт бы их подрал, гадов. Какую темноту развели!

– Как раз и мне нужно, – сказала женщина. – Эти уборные – чистое наказание! Такая грязь.

– Да, без галош и думать нечего, – сказала молоденькая, – как взберешься на этот стульчак, так не знаешь, как и сойти!

После этих слов старшая сказала:

– Ну, посидите, Верочка. А то тут и комнату не оставишь. Сейчас вернусь, померим ваше платье.

С этим она вышла.

Этот разговор показался мне забавным и я, выскользнувши, помчался по коридору. Сладкое чувство, сопровождавшее движение, наконец улеглось. Я как бы очнулся и заметил, что нахожусь как раз возле уборной. Но это была не женская, а мужская уборная верхнего этажа. Тут я услышал шарканье за углом. Оттуда вышел старик, медленно волочивший ноги. Он вошел в уборную, вернее, в умывальник. Я слышал, как он выливает в раковину принесенный чайник, видимо с остатками заварки. Тогда я двинулся к двери (двери умывальников и уборных постоянно стояли открытыми), и она от этого стала закрываться. Я придвинулся так близко, что она плотно закрылась, но сейчас же распахнулась, и оттуда показалось рассерженное лицо старика, который подозрительно огляделся. Умывальник освещался светом из коридора, и там стало темно. Установив дверь, он вернулся, чтобы налить чайник. Тогда я придвинулся опять, и дверь снова стала закрываться. Когда он затолкал ее изнутри, она открылась не сразу. Лицо старика, появившегося оттуда, было перекошено страхом. Тогда я отлетел и стремглав пустился вниз.

Я увидел эту женщину, возвращавшуюся из уборной. Уже было поздно что-нибудь придумывать; кроме того, я хотел только испробовать, так сказать, испытать их. Я остановился возле стены плотно, и когда она поравнялась со мной, – при этом у нее чавкала вода в галошах и она слегка прихрамывала, я после сообразил, что ей, вероятно, было мокро, – когда она поравнялась со мной, я загородил ей дорогу.

Я увидел, как она отшатнулась, и кровь отлила у нее от лица.

Как раз в это время кстати сзади нас послышались чьи-то шаги. Она вполголоса, но дико крикнула и бросилась к своей двери.