Виктор Московкин - Золотые яблоки

— Говори! — недоверчиво усмехнулся Андрейка. — Откуда новое? Все, как давно.

— Ладно, коли так, — согласился Илья, подумав при этом: «Дойдет и до тебя очередь. Еще почувствуешь себя Колумбом».

Через садик с чахлыми деревьями к автобусу торопливо шла Оля. Илья радостно шагнул ей навстречу. Наконец-то она появилась. Ведь это ее он ждал все утро, о ней говорил с кондуктором: «Жду друга. Без него я никак не поеду». Оля скользнула встревоженным взглядом по лицу Гали, взяла Илью под руку. Галя грустно усмехнулась: «Боится, что заберу ее радость. Будто не видит, что я уже не вольна над ним».

В автобус входили и входили люди. Андрейка отошел к ограде, поглядывая, как они все трое поднялись на подножку и с трудом стали проталкиваться вперед. Потом Андрейка увидел их в окно. Он помахал рукой. Неожиданно ему замахали ото всех окон. Мальчик сначала удивился, а потом решил: пассажиры-то не знают, что он помахал не им.

Оля очень неохотно свернула на площадку, к своему месту работы, все оглядывалась.

А Илья и Галя, как и в первый день, опять шагали по бетонной дороге, серой лентой уходившей вдаль. Впереди виднелось громадное недостроенное здание ТЭЦ.

— Помнишь, вот здесь, над кустами, плакала луговка, — сказал Илья. — Она чуяла, что происходит что-то, а понять не могла. Думала сохранить все, как было. Теперь от кустов не осталось и следа.

…Не знаю, откуда пошло, — продолжал он, — но эту птицу считают вздорной и глупой. Будто бы очень и очень давно выпала земле страшная засуха. Гибли птицы, звери. Когда совсем стало невмоготу, собралось все живое на совет, и решено было рыть море, прокладывать реки. Все звери, все птицы участвовали в этой работе, одна только луговка отделилась, не хотела быть вместе со всеми. И когда появилась вода, когда все напились и вздохнули свободно, увидели меж себя луговку. Все возмутились: «Зачем она среди нас? Она не хотела быть вместе!» И прогнали ее, положили для нее запрет на все реки и источники, разрешили только пить тогда, когда идет дождь, да еще болота с ржавой водой дали ей во владение. И с тех пор кружится она над болотами с жалобным криком, то ли кается, то ли жалуется на суровый приговор, но никогда не идет к чистой воде…

— А я подумала о другом, — тихо сказала Галя. — Для одного человека лучше сразу окунуться в жизнь, он перебродит и станет твердым, как кремень. Для другого сразу непосильно, может надорваться…

Он дотронулся до ее руки, ласково сказал:

— Забудь об этом. Важно, что мы сейчас знаем что делать и как жить. А Виталий… Сбежал вовремя и скоро появится на другом месте… — Илья не сдержался, договорил зло: — И там станет пачкать людей твой принц…

Она потупилась, закусив губу.

— Ты очень жестокий, Илья.

— Не всегда, — ответил он.

Они постояли недалеко от дороги, на холме. Вся стройка была перед ними. Около котлованов стояли огромные серебристые резервуары под нефть. И все так же безостановочно шли по дорогам самосвалы. Недалеко стоял навес, под которым были видны длинные столы, заваленные железными прутьями. На какой-то миг Илье показалось, что он видит среди арматурщиков Женю Першину.

У прорабской будки, возле кладовой, стояла пожилая женщина в красной косынке — новый кладовщик, назначенный вместо Гоги Соловьева, — тот был под следствием.

— Привет, тетя Паня! — крикнул Илья.

Женщина ответно кивнула.

Далеко в поле серой ниткой уходит бетонная автострада. У самой обочины ее — экскаватор: то опускает, то поднимает ковш, отбрасывая в сторону грунт. Траншея остается за экскаватором. С боку ее разложены в строгом порядке чугунные трубы. Рабочие, обхватив кабелем трубу, направляют ее в стык с другой. Это прокладывается водопровод на ТЭЦ. В засаленной машинным маслом фуфайке со знанием дела орудует в кабине экскаватора Генка Забелин. Может, он заметил Илью и Галю, потому что ковш внезапно остановился, покачался на весу — как знак приветствия.

— Порой мне кажется: завод — это что-то большее, как город, как страна, — сказал Илья. — В уменьшенном виде, конечно. Сколько разных судеб!.. Счастливо тебе, Галя. Побегу. У нас теперь бригадиром Тепляков Сергей Матвеевич. Зверь, хуже Першиной.

Галя внимательно смотрела ему вслед. И опять ей пришло на ум: «Для одного человека лучше сразу окунуться в жизнь, он перебродит и станет твердым, как кремень. Для другого — сразу непосильно…»

В тот год, когда Саша Ковалев стал работать на заводе, к нему пришла первая любовь. Он теперь часто ходил в клуб, появилось желание хорошо одеваться и нравиться девушкам. У него были друзья. Все они еще только учились танцевать и, как ягнята, держались в сторонке от взрослых парней.

Поселковый клуб был большой, с подгнившим деревянным полом, очень холодный и с постоянным запахом тяжелой сырости, — по крайней мере, таким его запомнил Саша в ту зиму.

Однажды он осмелился пригласить девушку: ему показалось, что она украдкой поглядывала на него, и их взгляды встречались. Он тогда еще тянулся вверх, был худ и нескладен, девушка едва доставала ему до плеча. Она была в сером простом платье с узкими рукавами, застегнутыми у кистей рук пуговками, расчесанные густые волосы спадали на плечи. У нее было нежное лицо и большие темные глаза, восторженно удивлявшиеся каждому предмету, каждому звуку. После танца Саша не отпустил ее, а она не противилась. Он подвел ее к своим друзьям. Юношеская смешная гордость была написана на его лице: вот взял, пригласил, и она с радостью согласилась. «Наташа» — ответила она, когда он спросил, как ее зовут, и одарила его таким чудесным взглядом, что если бы блаженство определялось нарастающим числом, то он был бы не на седьмом, а на сто седьмом небе. Ко всему Наташа просто и естественно приподнялась на цыпочки и поправила воротничок его много раз стиранной рубашки, коснувшись при этом грудью. Саша замер, а стоявший рядом Аркашка Сазонов, такой же худющий, как и он, видя это, позеленел от зависти: у Аркашки еще не было девушки.

До конца вечера он танцевал с Наташей, находясь в том приподнятом настроении, при котором хочется кричать, петь и вообще куролесить. Потом, робея, он попросил разрешения проводить ее. И она разрешила.

На улице было темно и холодно. Резкий ветер со снежной крупкой сек лица, продувал насквозь старенькие пальтишки, но Саша, осторожно поддерживая ее за локоть, отважился похвалить погоду: «Хорошо-то как!» — «Хорошо», — мило ответила ему Наташа.