Алексей Першин - Не измени себе

Условились, как и что будут говорить, если опять встретят патрулей. Шли они, как и раньше, строго по средине улицы, ни от кого не таясь, разговаривали вполголоса. Подполковник рассказывал о войне, о своих фронтовых друзьях. Помянул он и лейтенанта Чулкова, человека, к которому судьба чертовски благосклонна. В одном из боев он отбивался до последнего, был контужен, а его приняли за погибшего и под огнем противника по-хоронили наспех. Он и спасен-то случайно, кем-то из похоронной команды. Но отлежался в медсанбате.

Так они шли, разговаривая, и добрались до общежития завода, не встретив больше патрулей.

— Мне сейчас на завод, — объяснил Борис подполковнику.

— И мне, видно, туда же, — ответил тот. — И версты не будет до него, так?..

Дроздов улыбнулся:

— Я о том уже догадался. Вы минут пяток подождите меня, пока переоденусь в рабочее. Теперь вы уж наверняка не опоздаете. Может, буду полезным?

Подполковник, как понял Борис, был гвардейским минометчиком. Иногда военные приезжали получать прямо на завод детали для «катюш». Видимо, и Виноградов за этим же приехал со своими ребятами.

Ожидать Бориса действительно долго не пришлось. Вскоре они подошли к заводу. У проходной сердечно пожали друг другу руки, сказали на прощание добрые слова, не думая тогда, что воспоминание об этой нечаянной встрече свяжется у каждого из них с именем Дениса Чулкова.

К подполковнику подбежали сержант и солдаты. Они вздохнули с облегчением, увидев своего командира живым и здоровым, объяснили, что у них произошло с машиной… В ней отказала коробка передач, и сейчас машину чинили на заводе.

— Ура, пришел, пришел! — обрадовался Гриша Зонов.

— Остался все-таки?

— А как же. Из-за нас завалится все.

— Не завалится. Давай сюда «бабку». До конца смены осталось около четырех часов. К утру программу прикончим. А там по новой… Выдержишь? С утра опять к станку…

— Обижаете, Борис Андреич. Чай, не впервой…

— Ну и… с богом, Гришук. Двинули.

— Бог-то бог, да сам не будь плох, — весело отозвался тот.

…Планы становились все напряженнее. Постоянно слышалось: «Давай! Давай!» Но люди жили фронтом, стремительным его продвижением на запад и потому делали порой невозможное.

Недели через две на верстак Борису положили серый конвертик — письмо от Елизаветы Митрофановны. Скупые слова ее говорили о страшном горе, которое она перенесла: в один день получила две похоронные — на мужа и на Дениса. Но в смерть Дениса не верила. Сердце подсказывало: сын жив. Только написать не может. И вот ждет она не дождется от него весточки, не хочет верить.

Борис хорошо знал, что пережила его мать, получив похоронную на их старшего, Александра. И теперь у Бориса сердце разрывалось от боли за эту несчастную женщину.

Старший брат и Денис как-то слились для Бориса в один образ, страдал он сейчас одинаково за обоих.

После обеда Борис Дроздов работал бешено.

— Караул! Помираю, Борис Андреич… — не выдержал темпа Гриша Зонов и, куражась, повалился на бок.

Что с него взять, мальчишка! Но взглянув на Гришу, Борис увидел, что лицо его и на самом деле белее полотна, а глаза совсем ввалились.

— Отдохни малость, я подменю.

Он отстранил плечом вскочившего на ноги Гришу и принялся выполнять его операцию.

Ответил матери Чулкова он лишь на третий день. Через два дня снова написал. А через месяц пришло письмо… от самого Дениса Чулкова.

Денис писал, что был сильно контужен, его заживо похоронили, и лишь случайно спасен. «Вам что-нибудь говорит фамилия Виноградов, Борис Андреевич? Подполковник Виноградов? — с определенным нажимом спрашивал Чулков в конце письма. — А то он часто вспоминает о вашей ночной прогулке».

Борис опешил: значит, тот нечаянный ночной попутчик рассказывал ему именно об этом Чулкове. Чертовски везучий парень. Если бы знать… Он смог бы сразу успокоить Елизавету Митрофановну.

Тому, что с ним произошло, Чулков не придавал особого значения. Об этом говорила его фраза: «Сколько, оказывается, таких случаев на фронте?! Тысячи!» Слова эти нельзя было принять за браваду. В них была искренность. Случилось — и случилось… Ничего особого, таких происшествий многие тысячи…

Столько лет прошло с тех пор, а Борис все отчетливо помнит. И вот новое письмо Дениса, и жизнь его, отошедшая было от жизни Дроздова, вновь приближалась. Борис растерянно вертел в руках конверт, словно тот жег ему пальцы:

«Парез!.. Чувствуется, плохо парню. Совсем плохо. Лежит в госпитале для инвалидов войны. Вот как война аукнулась… А парню двадцать три. Как же тебе помочь, Денис Чулков? Прежде всего надо подыскать для него клинику…»

Наконец наступил день новоселья.

Рало утром Борис проснулся оттого, что кто-то грохал в дверь.

— Ну, сейчас он у меня получит, — ворчал Борис, протирая глаза и направляясь к двери.

У порога стоял Константин Арефьевич, раскрасневшийся, веселый. Он обеими руками прижимал к груди свертки.

Борис расхохотался.

А Разумнов рассердился, стал ему выговаривать.

— Ну, и спишь ты! Звонил, звонил, деликатно, носочком пробовал. Какое там! Минут десять грохаю.

— Ох!.. Спал, Арефьич! Как убитый спал, — и смущенно попятился. — Входи.

— Некогда. Держи вот.

— А что тут?

— Держи! Жена прислала.

— Да вы что это? На немецкий манер, со своим харчем?

— Это ты набрался немецкого духа. А мы живем по-православному.

Через полчаса раздался звонок в дверь. Приехал Вальцов в генеральской форме. «Для эффекту», — как заявил он сам.

— Ах ты, чертов курилка! — загремел Вальцов еще с порога. — А ну дай облобызаю, гегемон от станкостроения.

После приветствий генеральские руки быстро заработали, выбрасывая из солдатского «сидора» всякие припасы, а из портфеля выставляя бутылки.

— О-го-го! Это ж на роту, ваше превосходительство!

По-соседски заглянула Люба, предложила помочь и с ходу угодила в широко распахнутые руки Вальцова.

— Ну, брат мой! Если тебя опекают такие симпатичные молодочки, зачем тебе жениться?

Люба, не узнав Вальцова, юлою выкрутилась из его крепких рук, смущенно выскочила из квартиры. Дверь за ней с шумом захлопнулась.

— Да, брат, эта будет любить тебя до гробовой доски, — вдруг изрек Иван Федосеевич далеко не шутливым голосом.

Борис опешил.

— Ну, генерал, от твоих откровений немудрено инфаркт получить. У нее, кстати, уже второй муж.

— Да хотя бы и десятый! А за тебя на плаху пойдет, в огне сгорит и за счастье посчитает.

Борис смутился и, чтобы перевести разговор на другое, заговорил о первом, что пришло в голову и что в общем-то задевало его — о припасах к вечеру.

— С твоими деньжищами налет можно делать лишь на рынок, — спокойно отпарировал Иван Федосеевич. — Так что помалкивай и слушайся старших.