Алексей Першин - Не измени себе

— Что-то вы раньше времени, — отозвались из окошка. — Впрочем, подождите.

Минуты через три его провели в кабинет.

Сентябрь в том году выдался пасмурный, хотя дождей не было. И все же настроение у Зыкова было приподнятое: что-то ему скажут в этом огромном и суровом здании? Что гадать?

Однако какое-то время пришлось ждать. Он не мог сосредоточиться, ждал и, волнуясь, не отрывал глаз от двери, обитой черным дерматином.

Наконец она открылась.

— Прошу вас.

Зыков вошел. За столом сидел совсем седой человек в больших очках с позолоченной оправой, с крупным породистым лицом.

— Здравствуйте, товарищ Зыков, — ровным голосом, бесстрастно приветствовал он посетителя. — Садитесь. Моя фамилия Сазонов. Николай Петрович.

Дожидаясь, пока усядется приглашенный, Николай Петрович не отрывал от него внимательного взгляда. Разговор начался с вопроса: как товарищу Зыкову работается после возвращения из заграничной командировки? Павел отвечал бодро, энергично; он заверил товарища Сазонова, что дела на заводе идут отлично, квартальный план они выполнили со значительным превышением, а он лично — на 281,6 процента.

Сазонов удивился: почему так некачественно работают плановики и нормировщики? Павел смешался: он ожидал удивления, похвалы — и вдруг такой вопрос. Но Николай Петрович сам же и помог.

— Впрочем, здесь вы неповинны. Это дело планирующих органов, а совсем не ваше. Меня другое интересует… Вы давно знакомы с Борисом Андреевичем Дроздовым?

Зыков рассказывал долго, основательно, не обходя подробностей. Нет, ни одного плохого слова он о своем старом товарище не сказал.

Наоборот, подчеркивал, что Дроздов честно и добросовестно относится к порученному делу. Правда, вот слишком открыт, что называется, душа нараспашку.

— А вам, насколько я понял, больше по душе люди скрытные и, так сказать, себе на уме.

— Да как вам сказать?.. Особо болтливых не уважаю.

— Так, так. Я бы хотел задать вопрос: почему вы так не любите вашего старого товарища?

Павел резко откинулся на спинку стула и убрал локти со стола.

— Но откуда же вы взяли? Наоборот, как старший группы, я всегда старался ему помочь.

— В чем? Каким образом?

— Одергивал, советовал не выворачивать карманы, пригодится кое-что и дома.

— Так вот ему и говорили?

— Ну… не слово в слово, общий смысл передаю.

— А что же Дроздов?

Зыков замялся, не очень хотелось повторять далеко не лестные о себе слова. Но что поделаешь?

— Обозвал меня замшелым сквалыгой и забуревшим кулаком.

— Замшелым, стало быть, и забуревшим?..

Сазонов явно повеселел.

— И вы, конечно, обиделись?

— Еще бы! Ни за что ни про что…

— А ведь знаете, товарищ Зыков, ваш старый приятель правильную дал вам оценку.

Павел стал медленно подниматься. Поднимаясь, он наливался краской возмущения.

— Да вы сидите, сидите. Можно и сидя высказать все, что вы думаете о Дроздове и обо мне.

— Но я ведь как честный человек!.. Все-таки блюл интересы государства!..

— Эх, товарищ Зыков! Зачем же было тогда посылать вас к людям, с которыми следовало поделиться передовым опытом? Чему же могли у вас научиться молодые немецкие рабочие, если вы припрятывали свои секреты? Разве так сложно уразуметь эту истину?

— Но я ведь думал…

— Оставьте, Зыков. Вы все понимаете. Зачем вы написали это письмо? Вам что, поперек горла встали успехи Дроздова? Сознайтесь, так ведь?

Павел вспотел, в голове у него путалось. Такого разговора он не ожидал.

— Нет, это не так.

Сазонов, наклонившийся к нему, проговорил, чеканя каждое слово:

— Но вы же, как здравомыслящий человек, понимали, что ваше письмо способно навлечь на вашего друга неприятности?

Пот струйками стекал с висков Зыкова и за ушами. У Сазонова брезгливо дернулся уголок губ.

— Знаете… И молчанием многое можно сказать. А внешне вы безобидный, даже обаятельный, душа-человек, по отзывам ваших коллег по работе в Германии. Такую заботу проявили об их быте и досуге! Так случилось, что я хорошо осведомлен о Дроздове. Источник моей информации надежен, достоверен и не подлежит сомнению.

Николай Петрович умолк и, пытаясь успокоиться, затянул молчание. Но вот он резко отодвинул письмо Зыкова.

— Хочу предупредить. По-человечески, по-мужски: путь, на который вы встали, опасен.

Сазонов поднялся.

— А за сим прощайте. Сознательно не говорю вам до свиданья. Именно прощайте.

…Когда прошел слух, что награждение их группы, работавшей за рубежом, состоялось, Зыков на другой же день отыскал «Ведомости Верховного Совета СССР». Нашел список награжденных. Их оказалось семеро, его фамилии не значилось. Борису Дроздову, как и предполагалось, дали орден «Знак Почета».

Павел прочитал и скривил губы.

— Еще бы… С таким-то знакомством! — процедил он.

А весной 1948 года произошло событие, после которого жизнь Бориса Дроздова повернулась на сто восемьдесят градусов.

На завод «Красный маяк» прибыл разгневанный представитель министерства. Человек он был новый, ситуация, из-за которой оказался здесь, ему казалась катастрофической. Сразу же направился в кабинет главного инженера.

— Вот… Извольте ознакомиться, Василий Борисыч, — он с негодованием бросил сколотые скрепкой листы бумаги. — Рекламация. Да еще такая позорная! Для вашего предприятия немыслимо позорная!

— А в чем дело? — главный инженер спокойно отодвинул бумаги. — Самую суть, Сергей Сергеич. Слепну от бумаг. Не главный инженер, а писарь какой-то…

— Извольте! Украинский завод получил четыре ваших станка последней марки. Ни один из них не работает. Дробление.

— Так-ак, — главный инженер беспокойно забарабанил пальцами по столу. — Не было печали…

— Да уж как хотите, так и судите…

Нажав на кнопку звонка, главный инженер вызвал секретаршу:

— Пригласите ко мне наладчика Дроздова… — и гостеприимно указал на кресло: — Прошу вас, Сергей Сергеич, располагайтесь, а я ознакомлюсь с рекламацией.

Минут семь в кабинете был слышен только шелест бумаги. Но вот представитель министерства оторвался от газеты и с недоумением спросил главного инженера:

— А почему вы вызвали только наладчика? Тут инженерная работа. Обычный наладчик вряд ли справится.

— Обычный, да не совсем обычный…

В этот момент раздался стук в дверь. Вошел Дроздов.

— Садитесь, Борис Андреич, — приветливо обратился к нему главный инженер.

— Вам приходилось слышать о дроблении станков? — заговорил с Дроздовым представитель из министерства. Тон был настораживающий, чувствовалось явное желание проверить его, Дроздова, компетентность.

Борис опешил: с ним так уже давно не говорил никто.

— Никогда в жизни, уважаемый начальник. Видом не видывал, слыхом не слыхивал.