Алексей Першин - Не измени себе

Борис вздохнул и, подыгрывая, намеренно громко спросил:

— А температура у матери большая?

— Не мерил. Но горит вся.

— Не волнуйся, Иван Федосеич, ключи занесу — как раз около министерства буду.

Но Вальцов, видимо, не понял нарочитости слов Бориса.

— Да на кой бес они мне сдались! — загрохотал он. — Вторая связка есть. Оставь себе и держи крепко.

И вдруг горячая волна нежности к Вальцову заполонила душу Бориса. Он, видите ли, о себе думает! Не о себе, нет. О нем, Дроздове. И думает, и страдает. Пусть грубовато, по-мужицки сработал. Но черт возьми, надо же когда-то рубить этот узел и прибиваться к какому-то краю!

— Ох, Иван Федосеич! Если б ты знал!

— Знаю!..

Трубка разразилась частыми гудками. Борис осторожно положил ее на аппарат.

Во время разговора он не видел Женю. Но она, наверное, глаз с него не спускала.

— Что?! — не голосом, а только губами задала вопрос.

— Мать заболела у Ивана Федосеича. На работу утром от нее поедет.

Она в изнеможении закрыла глаза, вздохнула.

— Господи! Каким эгоистом становишься поневоле… Надо пожалеть Анну Дмитриевну, а я счастлива, что мы наконец-то вдвоем с тобой…

Ничто не проходит бесследно. В том, что это именно так, Борис Дроздов убеждался не раз…

Как-то в заводском клубе, было это в году сорок восьмом, Борис тогда только возвратился из Германии, состоялась лекция — об амортизации машин. Читал ее экономист и философ, профессор Протасов. Лекция была рассчитана в основном на инженерно-технических работников, но приглашались все желающие. В малом зале заводского клуба мест не хватило, пришлось переходить в большой.

Борис слушал профессора с большим удовольствием. На трибуне действительно был мастер своего дела. На живых и конкретных примерах он сумел так построить свое вступление, что речь его не раз прерывалась аплодисментами слушателей. Искушенный в ораторском искусстве, заставил он их и посмеяться, явно для разрядки разговора на столь серьезную тему.

И вдруг Дроздов насторожился… Василий Васильевич (так звали профессора) затронул тему морального износа оборудования. Он утверждал, что в условиях социалистического производства ее быть не может:

— Амортизация у нас возмещает только материальный или физический износ основных фондов. Явление так называемого морального износа, в результате которого машина — я цитирую Маркса — «утрачивает меновую стоимость, по мере того как машины такой конструкции начинают воспроизводиться дешевле или лучше, машины вступают с ней в конкуренцию». — Профессор взглянул в зал поверх очков и вдруг понизил голос… — Для тех, кто заинтересуется, сообщаю: цитата взята из первого тома «Капитала», со страницы четыреста десятой. Итак, продолжаю. Явления морального износа присущи лишь капиталистическому хозяйству…

Дроздов не верил своим ушам. Он не удержался и громко сказал:

— А почему это моральный износ возможен только у капиталистов? Машины и у нас такие же. Такую же примерно продукцию получаем и мы.

— А потому, товарищ… Извините, я не вижу того, кто подал эту реплику… Потому, что при капиталистической форме производства машины, фактически вполне пригодные к работе, идут на свалку. Истина проста: экономически для капиталиста на них невыгодно работать — они не выдерживают элементарной конкуренции с новыми, разумеется, более совершенными машинами. И потому я хотел бы спросить вас, неведомый мне оппонент… В условиях социалистического хозяйства вы когда-либо наблюдали конкуренцию? Или хотя бы слышали о ней?

Дроздов встал.

— Действительно, конкуренции у нас нет. Но объясните мне, рабочему человеку… Я на своем станке, на своей машине за смену могу дать продукции на сорок тысяч рублей. А, скажем, в Ленинграде группа конструкторов, инженеров, рабочих создала машину, на которой я за ту же самую смену могу дать продукции уже на сто тысяч рублей. Притом за ту же смену я в два раза меньше измотаюсь. Разве старая моя машина выгодна для социалистического производства?

— Вы задаете элементарный вопрос. Обратите внимание, товарищ, на слово «выгода»… Да вы садитесь, садитесь, товарищ… — снисходительно бросил профессор Дроздову. — «Выгода»… Слово это типично для капитализма. Допустим, в Ленинграде изобрели машину в два раза производительнее той, на которой работает сей уважаемый молодой человек. Но что же делать с этой вашей машиной или станком? Выбросить? По стране таких станков или машин наберется примерно тысяч сорок. А каждая машина или станок стоит, допустим, не меньше пятидесяти тысяч рублей. А ну-ка посчитайте, сколько лишь за один день мы выбросим на свалку ценностей.

Зал оживленно зашумел. На Дроздова стали оборачиваться, с насмешкой рассматривая его. Кто-то с издевкой спросил: «Что, выкусил?..» Однако Бориса ни вопрос профессора, ни насмешки зала не смутили.

— Что же получается, товарищ профессор? Капиталисты будут систематически производить той же продукции в два раза больше и уж, конечно, намного дешевле? А мы будем шлепать по старинке?

— Не так все это просто, как вам это представляется. Для капиталиста важен чистоган на этот день, месяц, год, иначе его задушат конкуренты. Но уверяю вас, молодой человек, ленинградцы не схватят за горло москвичей.

В зале дружно рассмеялись…

— Зачем же за горло! Руку дружбы протянут, если нам тяжко станет, — поддакнул кто-то. — Да любой город поможет в трудную минуту.

Но Дроздов не сдавался.

— Это совсем другая категория, далекая от экономической. А меня, товарищ профессор, волнуют не эмоции, а самые элементарные убытки. Согласитесь, Василий Васильевич… При условиях, о которых я говорил, когда ленинградцы создали новую машину, а мы продолжаем работать на старой, мы понесем колоссальные убытки. Разве не так?

— И так, и не совсем так, если думать в государственном масштабе. В условиях планового социалистического хозяйства, где внедрение новых машин в производство происходит планомерно, по плану технической реконструкции, на основе расчета экономической эффективности и где замена старого оборудования новым может быть произведена лишь в том случае, если это выгодно с народно-хозяйственной точки зрения… Вот такое развитие техники, молодой человек, не порождает морального износа, и этот износ при амортизации основных фондов не учитывается.

Дроздов опять поднялся.

— Извините за резкость: я вам о Фоме, вы мне о Ереме… Планомерность планомерностью, а меня волнуют убытки. Огромные! Меня возмущает запланированное отставание, мое личное отставание от капиталистического рабочего, который занимается тем же делом, что и я, но работает на более производительной машине.