Алексей Першин - Не измени себе

Мысль эта Протасову понравилась, он усмехнулся. На столе лежала машинописная копия первой страницы тематического плана диссертаций, но для кого предназначались намеченные темы, мог догадаться лишь преподаватель.

— А вас не заинтересует, молодой человек, вот эта тематика? Или вы все еще упиваетесь прошлыми победами?

Профессор небрежным движением придвинул листок к Дроздову.

Бумага могла бы соскользнуть на пол, не поймай ее на лету Дроздов. И эта фраза, как показалось Борису, полная яда, и это небрежное движение, и усмешка профессора, как и тон, каким он обратился к Дроздову, — все говорило, как ему казалось, о пренебрежении к нему Протасова. Поймав листок, он уже читал его, едва сдерживая злость и желание сказать Протасову что-то колючее…

Слова в этом перечне тем будто расплывались перед глазами, но стоило в них вдуматься — и раскаленная его злость будто ухнула в воду и изошла паром.

«I. „Процесс ликвидации существенных различий между городом и деревней“».

А дальше уже от руки следовали пункты «а, б, в, г, д», не заполненные текстом.

«Что означают эти буквы? — с недоумением подумал Дроздов. — Неужели главы дипломной работы? Но глав — их очень много… Разделы, наверное».

Стал читать дальше.

«II. „Процесс ликвидации существенных различий между умственным и физическим трудом. (Прошлое, настоящее, перспективы)“».

Как и у прежней темы, ниже следовали пункты: «а, б, в, г, д». И опять не на машинке написаны, а чернилами от руки.

Дальше на листке была чернилами выведена римская цифра «III» и поставлены точки.

«Третью тему, наверное, не успели придумать, — уже спокойно размышлял Борис. — Черт возьми, обе темы хороши, ничего не скажешь. Головастый дядя…»

И в это же время Борис мучился сомнениями, какую из двух названных тем он выберет. К первой можно приступать хоть завтра — вон как все расписал профессор. Может, специально это сделал, чтобы облегчить работу. Но зато от второй голова кругом идет. Вот где можно размахнуться! К тому же он не будет связан разжеванной темой, готовыми пунктами; только успевай глотать их и переваривать. А эта независимость представлялась далеко немаловажным делом, учитывая сложившиеся отношения с профессором.

— А нельзя ли этот листок захватить с собой?

— Милости прошу. Подумайте, поразмыслите. Мелькнет что-либо гениальное, прошу ко мне.

Дроздов в тот день ушел от Протасова с твердым намерением в лепешку расшибиться, а вторую тему непременно разработать.

…На следующий день, после того как рукопись переплели, Борис явился к Резникову и неловко протянул ему свою работу. Николай Афанасьевич удивленно посмотрел на Бориса.

— Это что здесь?

— Моя дипломная.

Профессор еще больше удивился.

— Вы с моим заместителем согласовали?

— Н-нет… Я… я разговаривал с профессором Протасовым.

— И он без согласования с учебной частью руководил вашей дипломной работой? — Резников все больше удивлялся.

Профессор пожал плечами и не очень охотно открыл последнюю страницу.

— Двести восемьдесят две страницы на дипломную работу?!

— Не двести восемьдесят две, а двести шестьдесят семь. На остальных список литературы, оглавление…

— Так-так… Работа из пяти глав… Вот и список литературы. Двести двенадцать работ?! Постойте… на иностранном. Какой же это? Так-так, немецкий. Со сто шестидесятой начинается. Сколько ж это?

— Шестьдесят три на немецком языке.

— И кто же вам переводил? — взглянул профессор на Дроздова.

— Почему переводил. Я сам.

— Вы свободно владеете немецким?

— Да вроде бы. Оттачивал свой рязанский акцент в Берлине.

Резников улыбнулся.

— Все мы с тем же акцентом… К языкам у нас отношение плевое…

Профессор удивленно поднял глаза на Дроздова.

— Судя по названию — это вовсе не дипломная работа. Да и память мне, надеюсь, не изменяет. Мы обсуждали не так уж давно тематику работ для аспирантов. Это, — Николай Афанасьевич опять взвесил на ладони работу Дроздова, — одна из аспирантских тем профессора Протасова.

На этот раз Дроздов по-настоящему растерялся. Выходит, Софья Галактионовна права? Он-то думал, что теща ошибается. Но профессор Резников — серьезный человек, с ним не поспоришь. Зачем же тогда ему дал этот список работ Василий Васильевич?

Борис достал листок и протянул его заместителю директора.

— Эти вот темы вы имеете в виду?

Профессор бегло ознакомился со списком.

— Да, да, именно эти. Тут всего две из восьми. Так что выбор у вас был весьма невелик.

— Выходит, из-за этого недоразумения мне и дипломную работу не зачтут?

Профессор добродушно улыбнулся.

— Не спешите с выводами, Дроздов. — Резников встал. — Вот как мы условимся. Дайте мне три… Впрочем, не три дня, а неделю. Я лично ознакомлюсь с ней и сделаю все, чтобы из этой нелепости мы все вышли достойным образом. Вы со мной согласны?

— Еще бы мне проявлять строптивость!

Профессор, высокий, подтянутый, успокаивающе выставил сухую, узкую ладонь.

— Еще раз говорю: не будем спешить с выводами. Все зависит от качества этого труда.

— Как я узнаю ваше мнение? — уныло осведомился Борис.

— Минуту, Дроздов. Вы как-то неправильно понимаете меня. Что бы я в вашей работе ни обнаружил, вы переварили свыше двухсот научных трудов, и шестьдесят три из них на иностранном языке. А зная, как вы владеете учебным материалом, полагаю, дипломную работу вы, несомненно, вытянули. Нужны еще какие-то успокоительные слова?

— Ну что вы, Николай Афанасьевич! Если зачтете, прямо воз с плеч долой.

Резников укоризненно покачал головой.

— Воистину прав профессор Протасов: вы не знаете себя.

— Василь Василич?! Обо мне?

— О вас.

На том они и расстались. Николай Афанасьевич дал Дроздову свой телефон и попросил позвонить ровно через неделю.

Теперь уже Николай Афанасьевич с любопытством раскрыл работу Дроздова. Сначала просматривал бегло, потом стал читать внимательнее. Он ослабил галстук, расстегнул верхнюю пуговицу сорочки. Но где-то на шестидесятых страницах Николай Афанасьевич снял галстук и бросил его на кресло. А когда перевалил за сотую, сбросил пиджак, неторопливо набил трубку и, попыхивая ею, зашагал по кабинету.

Кто-то вошел, что-то спросил. Николай Афанасьевич ничего не понял, замахал на вошедшего руками. Посетитель, удивленный, вышел. Профессор выглянул в приемную.

— Нина Георгиевна! Меня ни для кого нет.

— Хорошо, Николай Афанасьевич. Вас нет.

Но, через час заглянул ректор.

— Вас нет, а вы здесь?

— И так, и не так, Георгий Иваныч. Хотите сенсацию? Студент-выпускник Дроздов вместо дипломной работы написал диссертацию!

У ректора удивленно вытянулось лицо, — В самом деле?