Сергей Снегов - Иди до конца

Он и вправду чем-то напоминал жабу — огромный и раздувшийся. Он не сидел, а разваливался в кресле. Лицо его было дрябло, глаза пронзительны, жесты властны. Он не умел спорить, но командовал с охотой. Еще лучше он ссорил людей. Это было его любимое занятие — сталкивать сотрудников. Обычно это делалось под знаком борьбы с приятельством. Знакомясь с новыми людьми, он объявлял, что не потерпит кумовства — отныне интригам и склокам конец! После этого начинались интриги и склоки, а он мирил тех, кого ссорил. Лет десять назад он был страшен. То, что когда-то вызывало страх, теперь было лишь отвратительно. У него хватило ума понять, что особенно не размахнуться: два-три партийных взыскания научили его быть осторожным. В кабинете директора института Жигалов уселся прочно — он был исполнителен и настойчив, хорошо знал свою специальную отрасль, а понимания других проблем достичь можно было простым телефонным звонком к любому руководителю группы. И кабинет он устроил себе по вкусу — огромный и насупленный, весь заставленный диванами, столами для заседаний, стульями. Это был типичный кабинет начальника, вообще начальника, по этому кабинету нельзя было определить, чем занимаются люди, над которыми начальствует Жигалов, институт это или промкооперация, завод или торговое управление. Зато каждому было ясно, что восседать здесь может только важная особа и что именно отсюда должны идти приказы, наставления, указания и проборки.

Жигалов, не вставая, поздоровался с Терентьевым и пригласил присесть на диван. Там уже сидел Щетинин. «Пожаловался», — подумал Терентьев о приятеле.

— Нехорошо, Борис Семеныч, — начал Жигалов. — Что же это выходит — видные наши теоретики отказываются писать. Нет, и слышать не хочу!

Терентьев обернулся к Щетинину. Тот равнодушно глядел в сторону. Терентьев не умел долго отказываться. Ему быстро приедались споры, если они не касались научных проблем. Он соглашался, чтобы не тратить попусту время на пустое «словожевание», как он называл такие разговоры.

— Хорошо, напишу. Только не торопите, ладно?

— Торопить не будем. Как назовете статью?

— Думаю так: «Проблемы активности ионов в растворе в свете новых представлений».

— Ага, проблемы! Проблемы нам подойдут.

— Можно идти, Кирилл Петрович?

— Нет, погодите, еще маленькое дельце.

Терентьев догадался, о чем пойдет речь. Он закинул ногу на ногу и постарался придать себе такой же независимый вид, какой был у Щетинина. «Скотина ты, Михаил! — думал он. — Без совести добиваешься своего, но тут я не поддамся».

Жигалов осторожно потрогал рукой клок светлых волос, прикрывающих обширную лысину. Обычно лысины розоватого или желтоватого цвета, у Жигалова она была синеватой. Он начесывал на нее справа волосы, укладывая их аккуратным, очень тонким — чуть ли не в волос — слоем. Лысина от этого не пропадала, но становилась более живой по цвету. Шутак как-то назвал зачес «лысозащитной полосой», название сохранилось. Остряки уверяли, что Жигалов скрепляет свою «лысозащитную полосу» не помадой, а столярным клеем, который-то и создает русый цвет и прочность прически.

— Что это у вас за кооперация появилась? — продолжал Жигалов. — Какое-то вольное товарищество на паях…

— Не понимаю вас.

— Ну как же но понимаете? Кто разрешил Черданцеву заниматься в вашей группе?

— У него возникли трудности по своей теме, он попросил консультации.

— Консультация — одно, совместная работа — другое. На нее требуется специальное разрешение… Разве вы не знаете, что все незаконченные исследования не подлежат оглашению?

— Тема моя открытая, не секретная.

— Тема открыта, а разрешения на опубликование ее результатов пока нет — значит, не вовсе открытая. Он что, приятель вам? Страх не люблю, когда принципы приносятся в жертву приятельству!

Терентьев во время таких пустых разговоров или впадал в скуку, или выходил из себя. Ссориться с Жигаловым из-за Черданцева не имело смысла. Обвинение в том, что Черданцев его приятель, было смешно. Терентьев с возмущением снова посмотрел на Щетинина, гот не шелохнулся, словно спор с Жигаловым его не касался. Терентьев встал.

— Надо ли так понимать вас, что Черданцеву запрещается даже заходить ко мне?

— Нет, зачем же? Утрировать не будем. И против помощи ему не возражаю — товарищ молодой, знаний, конечно, не хватает. А вводить в курс собственных исследований не стоит. Прошу передать ему это.

— Нет уж, увольте. У вас имеются курьеры, прикажите им вызвать Черданцева.

Он вышел, не оглянувшись.

— Ох, эти теоретики! — сказал недовольно Жигалов. — Гонор не по таланту. Экспериментаторы куда скромнее. Видали — хлопнул дверью, как в гостях у тещи!

— Терентьев — ученый большого таланта, все знают, — возразил Щетинин. — А потом он не только теоретик, но и экспериментатор.

— А в-третьих, он ваш приятель, — закончил Жигалов. — Когда мы вырвем этот сорняк приятельства с чистой нивы науки? Читали вчерашнюю статью академика Семиплотского? Снова ратует за научные школки. А кто не знает, что вся его собственная «школка» — собрание прихлебателей? Упаси нас бог от таких школок. Михаил Денисович, передайте секретарю, чтоб Черданцева сейчас же ко мне.

После ухода Терентьева Черданцев сказал Ларисе:

— Ларочка, знаете, о чем пойдет речь у Жигалова? Обо мне! Щетинин скривил зверскую рожу, когда увидел, что я тут!

Лариса ответила, не оборачиваясь:

— Меня зовут Лариса. А у директора института найдутся и более важные, чем ваша особа, темы для разговора с Борисом Семенычем.

Она язвительно добавила:

— Если Михаил Денисович кривится при виде вас, так, вероятно, на это есть причины.

— Другие держат себя спокойно, например вы, Ларочка. Вы игнорируете меня, но чтоб кривиться — этого не замечал.

— Я из осторожности не присматриваюсь к вам.

Он сказал очень серьезно:

— Вам следовало бы всыпать ремнем, чтоб вы сменили вашу дерзкую осторожность на обыкновенную вежливость. Вас спасает лишь то, что у меня имеются веские причины этого не делать.

— Боитесь наказания?

— Нет, раскаяния. Вы слишком хорошенькая, Ларочка. На хорошеньких у меня рука не поднимается. Это мой единственный недостаток.

— Пропустите, — сказала она с досадой. — Расселись у стенда, как в кино. Из-за вашей болтовни я опоздала на полминуты с измерениями. Удивляюсь, почему Борис Семеныч терпит вас. Вы даже не умеете помешать раствор стеклянной палочкой.

Вошел Терентьев. Лариса и Черданцев, замолчав, продолжали работу у стенда. Терентьев, по обыкновению, задумался над своими бумагами, но Лариса догадывалась, что он размышляет не о них. Потом появился курьер и попросил Черданцева к директору.