Юрий Смолич - Избранное в 2 томах. Том 2. Театр неизвестного актера. Они не прошли

— Вот и мне захотелось спать. Это оттого, что мне вдруг захотелось жить?

Я тоже зевнул, и мы оба засмеялись.

Я поудобней положил голову на плечо Иды и погрузился в глубокий, лишенный красок сон без сновидений.

«Завтра в двенадцать в Павловском парке меня будет ждать Инженер!» — Это была последняя мысль, с которой я уснул.

Мы стояли с Инженером под высоченной сосной — оба бледные, растерянные и несчастные. Инженер страшно исхудал, скулы у него обтянулись, глаза ввалились, густая щетина покрыла небритые щеки. Он тяжело дышал, мне даже казалось, что я слышу, с каким трудом стучит его сердце. Но это, наверно, колотилось мое собственное сердце.

— Давайте сядем, — произнес наконец Инженер.

Мы сели на поваленное дерево. В парке было пустынно и тихо, никого поблизости не было. Мы могли разговаривать полным голосом, но говорили приглушенным шепотом, — так страшно было нам говорить.

Казалось, ничего не может быть страшней того, что рассказал мне Инженер.

— Все пропало! — сказал Инженер, как только я подошел к нему.

Позавчера утром на лес, где приютилась наша землянка, вдруг обрушилась круговая облава. Не меньше батальона эсэсовцев, разбившись на четыре отряда, шли в лес, суживая кольцо. Первым погиб Арутянов — он был в дозоре, бросился предупредить товарищей, и автоматная очередь догнала его между деревьями. В это время в лагере собрались все: Кобец проводил ученье, готовя группу к переходу в город… Завязался бой. У гитлеровцев были автоматы, пулеметы и даже миномет. За полчаса погибли все, кроме Инженера и Панкратова. Панкратову и Инженеру удалось выйти из кольца в ту минуту, когда эсэсовцы пошли врукопашную — на семь трупов и двоих живых. Инженер был ранен только в руку, Панкратов в обе ноги. Он не мог подняться и бежать и просил Инженера, чтобы тот бежал один. Инженер отказался, — он не хотел покинуть товарища. Тогда Панкратов вынул нож, которым крошил табак, и вонзил его себе в сердце. Умирая, он не хотел погубить товарища: он не застрелился, чтобы эсэсовцы не услышали выстрела и не набежали раньше, чем скроется Инженер…

Мы сидели на поваленном дереве. Катастрофа придавила нас.

Группы не было. Товарищи мертвы…

Товарищи мертвы, а ты жив!

Инженер весь поник, пригнувшись к коленям и охватив руками голову, он покачивался взад и вперед, взад и вперед, и казалось, он застонет сейчас, закричит, зарыдает. Все погибло. Мы потерпели поражение.

Тишина царила в парке. Никого поблизости не было. Никто нас не слышал. Никому — даже оккупантам — не было до нас дела.

Инженер разогнул наконец спину и уставился вперед темным, невидящим взглядом: его глаза были устремлены куда-то далеко, но ничего не видели.

— Выхода нет, — хрипло сказал он, — вдвоем мы ничего не сделаем. И потом… нет сил…

Я понимал, что он хочет сказать. Но я ни о чем не мог думать. Не знаю, смог ли бы я оказать сопротивление, если бы перед нами появились вдруг полицаи и предложили следовать за ними на расстрел.

— Вот только как быть с базой? — сказал Инженер после паузы.

— Тол мы можем взорвать.

— Тол мы можем взорвать, — машинально повторил Инженер. — Завтра пойдем и взорвем.

Мы долго сидели молча, опустошенные.

Кобец, Панкратов, Арутянов, Матвейчук, Коваленко… Милые сердцу, дорогие товарищи, боевые друзья, — что может быть дороже боевой дружбы? Лежат, непогребенные, между корневищами дубов…

— Надо будет как-нибудь пойти в лес и зарыть… тела товарищей, — сказал я.

— Надо, — сказал Инженер. — По дороге на базу мы это и сделаем…

Он тупо смотрел вперед пылающим, остановившимся взглядом, потом глаза его затуманились, и большая мутная слеза скатилась на подбородок.

Я подумал о том, что надо было бы радировать в штаб о гибели группы. Чтобы на нас не рассчитывали и послали другую.

— У вас есть связь со штабом?

— Нет.

— Ведь вы были заместителем Кобца.

— Связь со штабом он мне не передавал. Да и рации у нас нет.

— Рацию можно раздобыть. Я знаю, где есть рация. Зимой мы зарыли рацию в Медведевском лесу, в Черном Яру около Смелы. Это километров триста отсюда…

— Триста! — Инженер махнул рукой. — Чем идти за триста километров, лучше пробиться где-нибудь поблизости к партизанам. Ну хоть к Сумам.

Он был прав. Но если пробиваться к партизанам, то надо продолжать жить. А если продолжать жить, то надо выполнять задание.

Я сказал об этом Инженеру. Он не ответил, — разве мы могли выполнить задание вдвоем?

Бедствия, которые мы испытали за год, в эту минуту, когда на нас так внезапно и так непоправимо обрушилась катастрофа, придавили нас всем своим непосильным бременем. Внезапно вспыхнувшая война, которая разрушила привычный уклад жизни и прервала любимую работу; потеря дома, родных и близких; тягость военного поражения; опустошение родной страны; скитания, бесприютность, трудная, непривычная жизнь диверсанта-подпольщика; недосыпание и недоедание, опасности, и ты — никогда, ни на одно мгновение — не принадлежишь себе!

— У меня здесь жена и дети, — с тоской сказал Инженер. — Если бы мне разузнать о них. Я, пожалуй, попробую пойти поискать…

Мне нечего было сказать ему. У меня не было здесь ни жены, ни детей. Я был одинок. Одна только Ольга.

Ольга…

— Я еще не рассказал вам о себе, — сказал я.

Инженер молчал. Я должен был сообщить ему, как обстоит дело с рабочими карточками. Но ведь Миколайчик погиб и карточек не было. Впрочем, карточки сейчас были не нужны. Инженеру от меня ничего не было нужно.

Действительно — о чем было мне докладывать? О том, что и здесь все провалилось? О том, что наши связи с городским подпольем тоже погибли?

— Явки нашли? — все-таки спросил Инженер.

— Одну, но без всяких связей.

— Провалились?

Я коротко рассказал о Миколайчике, о библиотекарше, о женщине с платком у могилы академика Багалея и ее подруге, замурованной в чуланчике за кухней.

Инженер грустно покачал головой.

— Вот видите, и здесь все оборвалось…

Мы молчали, ни о чем не думая. Потом Инженер спросил, так, лишь бы о чем-нибудь спросить:

— Кажется, вы раньше не работали в подполье? До революции или во время гражданской войны?

— Нет. А вы?

— И я не работал.

Мы не были стойкими, мы не были закалены в борьбе, мы не умели найти выход.

— Что это за женщина с платком? — спросил еще Инженер. — Вы верите ей? Она не провокатор?

— Нет. Представьте себе, случилось так, что это моя знакомая. Я знал ее раньше. В прошлом году, осенью, мы вместе уходили из города на восток.

— А та, другая, в чуланчике?

— Мне кажется, ей можно верить.

— Чем они могут помочь нам?

— Ничем.

Инженер сидел, опустив голову на грудь. Сосны шумели над нами своими вершинами. Солнце пробивалось сквозь ветви и жгло нам спины. Оно было очень приятно, это осеннее тепло.