Альберт Мифтахутдинов - Совершенно секретное дело о ките

Он думал о том, что тюльпаны и астры любят сахар, а хризантемы и розы обожают аспирин. Впрочем, если хризантеме дать в воду много сахару, она тоже выдержит две недели. А камелии — той соль подавай. Гвоздика холодной воды не любит. Она любит тепловатую воду с небольшой добавкой борной кислоты. А орхидеи? Эти на ночь надо целиком в холодную воду. Нежные, а холода не боятся. Почему же ничего человек не придумал для тундровых и таежных цветов? Наверное, потому, что не было у него необходимости их сохранять, никогда тут цветов не рвали. Жили среди них, любовались, а сорвать — в голову не приходило.

Аникей вспомнил, как совершенно случайно сделал небольшое открытие, связанное с цветами. Он был тогда в Хабаровске. По сравнению с Чукоткой, где Аникей всегда жил, дальневосточный Хабаровск был глубоким югом. Как истинный северянин он пошел на базар и накупил редиски, огурцов, черемши. Все это забил в ящик и отправил жене на Чукотку. Тогда у него еще была жена…

Прошло время, и он получил письмо. «Дорогой Ник, спасибо за ландыши. Вот уже третий день совсем свежие они стоят у меня в стакане с водой. На улице снег, и никто не верит, что цветы пришли в посылке…»

«Какие ландыши?» — оторопел Аникей. Посылку он отправил давно, письмо шло долго, и он не помнил ни о каких цветах.

Тогда он начал последовательно восстанавливать в памяти, как собирал посылку. И тут его осенило. Ящик он упаковывал в номере. Аккуратно завернул все овощи в газету. Затем сверху положил много черемши. И только приготовился забивать крышку, как взгляд его остановили ландыши на журнальном столике. Он вытащил букет, стряхнул воду и бросил цветы в ящик просто так, как привет. И забил крышку.

«Все дело в черемше, — решил Аникей. — Это же дикий чеснок. Фитонциды. Фитонциды черемши законсервировали ландыши. Не дали им погибнуть. И те воспрянули снова в воде, но уже на Чукотке. Надо бы рассказать ботаникам. Это же открытие, хоть и случайное… Впрочем, мое ли? Жена тоже причастна к авторству. Если б не она, вряд ли я послал бы ящик на Чукотку. Вот он, его величество случай».

Здесь, на Чукотке, по берегам рек рос дикий лук. Начальник партии старался, чтобы его ели много. «Нажимай на витамины», — говаривал он. И ребята нажимали. Сейчас осень, и время лука прошло. Остались только листья, красной смородины, которыми хорошо заправлять чай…

Тихо звенели колокольчики. Лошади тяжело шли вверх, по ручью. Подошел Афанасьич.

— Где чаюем? — спросил он.

— Нигде, — засмеялся Аникей.

— Чего так?

— Будем идти до заката. Не бойся, это скоро. Вот поднимемся наверх, видишь, перевал. Затем спустимся — тут смотри в оба, это потрудней…

— Знамо дело…

— Там хорошая долинка, судя по карте. Песчаный остров на реке, а справа — терраса.

— На острове зайчишки, — сказал Афанасьич.

— Правильно, — засмеялся Аникей. Он знал страсть каюра. — Но я о том, что на террасе хорошо пасти коней. Вот там лошадушки ночь и попасутся.

— И то… — согласился Афанасьич.

Караван поднимался вверх, к перевалу.

К концу третьего дня пути они выбрали хорошее место для стоянки быстро развьючили лошадей. Афанасьич их стреножил и отправил пастись. Они были невдалеке, на низеньком берегу, поросшем густой травой. Мерно позвякивали колокольчики, изредка раздавался всхрап — лошади вздыхали как люди.

— Устают кони, — сказал Афанасьич. Он жалел лошадей.

— Еще бы, столько груза…

— Это на орловского рысака можно взвалить сколь хошь, а наши-то — скелеты.

— Овес пока будем беречь, — сказал Аникей.

— Я не про то… жалко животину… все поле упиралась.

— В поле было легче…

— Конечно, легче, я и говорю, что легче.

— Давай палатку ставить, пока светло.

Место для палатки они выбрали у самой воды, на сухом галечнике.

— Я зайчишек попромышляю? — спросил Афанасьич.

— Давай! Ужин я сварганю, — согласился Аникей.

Каюр взял ружье и ушел вниз по реке на косу. Аникей развел костер, поставил чайник и только потом принялся за банки. Вечером они всегда готовили суп. Днем обходились консервами и чаем.

Вернулся Афанасьич примерно через час. Выстрелов Аникей не слышал, а потому даже и не смотрел в его сторону. Старик присел у костра, вздохнул и сплюнул. Третий день он приходил ни с чем.

— …Афанасьич выбегает, прямо в зайчика стреляет, — заводил его Аникей. — Ну, где рагу? Где твой заяц?

— А, — махнул рукой дед, — все равно он рыбой пахнет!

— Ну? — расхохотался Аникей.

— Завтра поутру они у меня попляшут! Вона сколь следов!

— А рыба? Рыба где? — не унимался Аникей, — Она небось зайчатиной пахнет?

— Куропачей надо посмотреть… — вяло обронил каюр.

— Ладно уж, давай ешь суп. — Аникей протянул ему чистую миску и ложку. И стал нарезать хлеб.

— Эх-ха-ха! Суп кандей для нас… людей, рыбья чешуя и боле ни… ничего…

— Не ругайся у костра, Афанасьич.

— Да где ж еще и поругаться? На людях нельзя, в маршруте задыхаешься.

— Не плюй в костер, не ругайся у костра, не мочись в реку… Все это дурные приметы…

— С такой дорогой все приметы плохие.

— Не гневи судьбу, Афанасьич. Хорошая дорога, хорошая. Дальше хуже будет.

— Кони устают.

— Знаю… завтра дашь овса.

Ночь была холодная и тихая. Ни ветерка. Только блики костра на белой палатке, шум реки и позвякивание колокольчиков.

Где-то ухнула ночная птица.

— Смотри-ка, — встрепенулся Афанасьич, — не все еще улетели, Знать, быть еще теплу, птицу не обманешь.

— Как сказать, — вздохнул Аникей. — Совсем птиц не видно. Даже куропатки где-то затаились. Вот там они, наверно, на склоне тех сопок, — и он показал в темноту.

Яркие звезды висели низко.

— Быть погоде, — сказал дед.

— Выйдем попозже, пусть лошади отдохнут. Да и ты поохотишься, — предложил Аникей. — Давай спать.

Он первым залез в палатку. Сапоги и портянки сушились у костра. Завтра выходить поздно, можно их не вносить в палатку. Утренняя роса с обуви и портянок у костра сойдет быстро. Он разделся, нырнул в спальный мешок, одежду свернул и вместе с пистолетом положил под голову. Пистолет напомнил ему смешной случай.

— Слышь, Афанасьич? Раньше за патроны к пистолету надо было в конце поля нашему начальству отчеты писать — куда и зачем израсходованы.

— А че, так не ясно?

— Ну, так было. И вот Алексеич…

— Наш, что ли?!

— Ну да, лауреат, а тогда он еще простым геологом был, начальником партии. Так вот он написал: «Все патроны в поле израсходованы по назначению. Так, однажды ночью в маршруте на меня налетел страшный зверь приземистого вида (заяц)…»

— Опять ты с зайцем?!

— Нет, ей-богу! Вызвали его, сказали, что положено. Но больше никто уже за патроны не отчитывался… Давай укладывайся, чего куришь? Разлегся на вьюках… Завтра до солнца встанем…