Альберт Мифтахутдинов - Очень маленький земной шар

Вертолет улетает. Мы остаемся. Нас двенадцать.

Бесхозный пес Бич, которого мы прихватили в поселке, — тринадцатый член нашего экипажа.

Маршрут первый, в котором ничего не происходит, поскольку все происходит в других маршрутах

Человек должен жить на берегу моря. Не знаю почему, но человек должен жить на берегу моря. Может быть, это внушение детства. С той поры, как я себя помню, под окнами моего дома плескалось море.

Здесь вокруг нашей базы — сопки и лес, — и мне скучно без моря. Не хватает пространства. За пространством надо лезть на сопку.

Шора достал карту и начал мне растолковывать:

— Вот наша база. Вот Большой Пеледон, он впадает в реку Анадырь, та, в свою очередь, в Анадырский лиман, а лиман — часть Анадырского залива, который, в свою очередь, является частью Берингова моря. Так что выход в океан мы практически имеем. Это должно вселить в тебя радость, так как грусть — и это замечено крупными специалистами — отрицательно сказывается на работе.

Радость в меня сразу же вселилась, и я поблагодарил Жору.

В тот же день, в маршруте с вершины горы Безымянной (сколько их разбросано безымянных!), мы в бинокль видели что-то голубое и безбрежное.

Я говорил, что это дымка.

Жора уверял, что видит океан.

Я согласился, я вспомнил инструкцию, данную за минуту До выхода в маршрут начальником партии Славой Кривоносовым:

— В маршруте никаких прений. Что сказал геолог — то и выполнять. Ясно? Никаких дебатов. Вы не в парламенте, а в тундре.

В маршруты мы ходим с Жорой вдвоем. Так будет весь сезон. И еще с нами наш пес Бич, которому скучно на базе.

В нашей тройке старший Жора. Он геолог. Старший геолог партии. Я подчиняюсь Жоре. Я техник. Младший техник-геолог. Бич подчиняется Жоре и мне по совместительству. Нам хорошо, и мы втроем живем дружно.

У меня прибор. Я слушаю землю, как доктор больного. Жора Старцев называет первый маршрут «аристократическим».

Пожалуй, это так и есть. Теплынь плюс тридцать, комаров нет, одеты легко. На базу вернемся ночью.

Мы берем образцы, описываем местность, делаем первую чаевку. В полевую книжку Жоры ложатся первые строки: «В элювиальных развалах появляются осветленные породы типа гранитов — гранодиоритов с хорошо выраженным розовым полевым шпатом (образец 2/1). Эти развалы протягиваются на первые десятки метров. В пятистах метрах дальше — темно-серые андезито-базальты мелкопорфировые с красновато-палевыми пятнами, вероятно, участками ожелезнения (образец 2/2)…»

С каждым переходом от точки к точке, с каждым километром образцов становится все больше и рюкзак все тяжелей. Мы идем на восток, потом на север, потом на запад, потом на юг и на базу.

Тихо. Уходит ветер, спотыкаясь, гасит случайные костры. А солнце не уходит за горизонт. Оно перекатывается по острым гребням гор. Оно плавно катится по сопкам. И похоже на новенький желтый детский мячик. Мы идем вслед за ним. Лезем на высоченные вершины, пробираемся через стланиковые джунгли склонов, прыгаем с камня на камень, форсируя ручьи. Такие пейзажи даже присниться не могут — это надо видеть наяву. Никогда бы не подумал, что Центральная Чукотка столь красива. Тут бы лагерь организовать, пионерский, а не ходить в маршруты!

…В правой руке у Жоры — геологический молоток, на согнутой левой лежат образцы, он прижимает их к телу крепко, чтобы они не упали, потому что лежат они в строгой последовательности тех точек, откуда мы их брали. На поясе у него болтается револьвер в тяжелой кобуре. Это на случай самообороны, если лютый зверь застанет нас врасплох. Я таскаю карабин, калибра 8,2, на случай охоты, но нападать на нас никто не собирается, а разная дичь ходит, курлычет, мяукает… но не попадается на мушку.

Жора осторожно несет камни. На привале мы будем отбирать образцы. Жора их будет описывать. Я на каждый камень наклею кусок лейкопластыря, поставлю номер и положу в рюкзак. И мы пойдем дальше.

О камнях Жора Старцев может говорить до бесконечности.

Мы разжигаем костер на берегу большого ручья. До нас тут костров не жгли. Хорошо быть первым. Первым разжигать костер, первым срывать цветок на отметке тысяча пятьдесят метров, первым прокладывать маршрут, первым слушать тишину на перевале.

— Я и люблю только такую тундру, — говорит Жора Старцев, — А то, бывает, идешь, наткнешься на ржавую консервную банку, сразу настроение портится.

Возвращаемся на базу поздней ночью. Но какая это ночь, если полярное солнце светит вовсю, ветер где-то угомонился в распадке, а теплая тишина как будто ожидает первых петухов.

Ребята оставили нам картошку, колбасу и компот. Жора включает транзистор, и мы ужинаем. Милый женский голос сообщает, что в Японии жарко, что «дак-дакс» разучили новый шлягер «Еще одну кружку пива».

Забираемся в спальные мешки и намечаем план на завтра.

Завтра Сергей Рожков, наш радист, возьмет пачку писем, оставленных ребятами на базе, и поплывет вниз по Пеледону до села Ламутского. Там он бросит почту, возьмет лошадей и через три дня пригонит их на базу. У нас шесть лошадей — это весь наш транспорт.

Завтра снова маршрут. Завтра снова перед сном я буду вспоминать хорошие сказки. Может быть, среди них будет и о море, ведь Большой Пеледон впадает в морс.

Жора выключает транзистор. Нас в палатке двое. Между нашими спальными мешками примостился Бич. Он тревожно дергается во сне. Лапы у Бича теплые, как руки…

Маршрут третий, в котором читатель познакомится с основной техникой полевой партии

В регистрационной книге Мальчик отстоял от Венеры на восемь номеров. Мальчик был на семь лет старше Венеры. Семь лет и для человека много, а для лошади много очень.

Они любили друг друга. Это видели все.

Они никогда не разлучались. Только однажды новый каюр взял себе трех лошадей, разлучив Мальчика и Венеру. На ночевке стреноженный Мальчик пропал. Его нашли на стоянке промывальщиков за восемнадцать километров от нашей. Мальчик стоял, положив голову на крутую черную шею красавицы Венеры. Венера — черная, гладкая кобылица в белых чулках и с белой звездой на лбу. Она шевелила теплыми нежными губами, что-то шептала ему. Он слушал, закрыв глаза. Больше мы не разлучали Мальчика и Венеру.

Мы увели их на свою стоянку.

Мальчик идет, понурив голову. Когда смотришь в его глаза, — мороз идет по коже. У Мальчика глаза пожилого мужчины. Вот почему он идет, понурив голову. Венера — его последняя любовь. Венера вышагивает, как женщина, которая знает, что на нее смотрят. Наверное, Венера большая грешница, но пока есть Мальчик с его печальными глазами — Венера будет ему верна.

Кроме них, у нас еще Серый и Богатырь — серьезные степенные кони; крашеная блондинка Тайга, седая, с желтыми подпалинами на боках. И еще — последний по счету, но не по важности — конь Ганнибал — бандит, тихий негодяй, ворюга с неисправимой биографией, рецидивист, которого собственная репутация давно уже не волнует.