Виктор Московкин - Потомок седьмой тысячи

Но государя императора еще нет. Люди вытягивают шеи, привстают на носки. За конным отрядом облако пыли, разберешь разве, что там.

Артему надоела старуха в черном платке, стоявшая рядом. Беспокойная, толкается локтями, нервничает — хочет что-то увидеть.

— Ироды, что делают, — злится она. — Задохнется в такой пылище царь-батюшка. Водой бы улицы-то поливать надо.

Лелька тоже возбуждена, боится, не проглядеть бы чего, вертит веснушчатой шеей. Артем искоса посматривает на нее, потом говорит улыбающемуся Родиону:

— Мне его помазанство видеть непременно надо. Вся жизнь после этого может перевернуться. Буду таким же старательным, как Арсений Поляков или, на худой конец, как наша Лелька. — У Артема хорошее настроение, нет-нет да пощупает письмо в кармане пиджака. Письмо большое, составлено ласково, и есть обратный адрес. Он уже представляет, что напишет в ответ Олечке. А сейчас почему и не подразнить Лельку?

— В ножки брошусь царю-батюшке, — вызывающе обещает Лелька. — Скажу, ругай дуру, плохо думала о тебе, теперь прозрела…

Вся трепещет от нетерпения, ждет царя, в доброту которого поверила со слов жандармского ротмистра Кулябко.

— Валяй, валяй, — подбодрил ее Артем. — Только как ты здесь-то бросаться будешь? Он и не увидит, не оценит.

— А я туда пойду, — решительно объявила она.

Презрительно фыркнула, оглядев Артема, и стала пробиваться сквозь гущу толпы ближе к помосту.

— Неладно шутишь, — упрекнул Родион. — Замнут ее там. Догнать надо.

Артем тоже теперь понял, что переборщил: ради упрямства Лелька не остановится ни перед чем.

— Да погоди ты, не дури, — сердито проговорил он, настигая ее. — Смотри, придет Егор, скажу, как ты с ума сходишь. Косы он тебе повыдергает…

Предупреждение несколько охладило Лельку; испытывающе посмотрела на Артема, видимо, соображая, что Егору и в самом деле может не понравиться то, что она сейчас говорит и делает. Но вслух сказала:

— Не твое дело. Ишь, какой заботливый! Не лезь!

В это время конный отряд жандармов приблизился к деревянному помосту и сразу же стал очищать улицу.

Молчаливо и сосредоточенно. жандармы теснили не только толпу, но и растерявшихся под их напором выстроенных в шеренгу дружинников. Их место тут же занимали невесть откуда появившиеся городовые, упитанные, с тем выражением на лицах, которое бывает у людей сильных, уверенных в себе.

— Это как же… Мы по долгу, добровольно, так сказать… — робко пытались напомнить о своих правах обиженные дружинники. Арсения Полякова, который порывался что-то объяснить конному жандармскому офицеру, лез к лошади, — грубо схватили и швырнули в толпу. Темный галстук его, предмет зависти фабричных, сбился, на сторону, и от этого острый кадык на морщинистой шее ста, л еще заметнее.

— Недоразумение, понимаете… Грубость… — бормотал Поляков, оборачиваясь то в одну, то в другую сторону и ища сочувствия.

Но всем было не до него. На улице показался черный, блестящий лаком автомобиль. Его сопровождали десятки экипажей, в которых сидели наряженные дамы, сановники в мундирах и в штатском, местная городская знать. Жадная до любопытства толпа снова качнулась вперед, стараясь разглядеть человека в белом мундире, вышедшего из автомобиля и тут же окруженного свитой. Городовые с остервенением жали толпу назад. То тут, то там раздавались крики, приглушенные ругательства.

— Где, где он? Который?.. Ой, батюшки, тошно!.. Что вы пихаетесь? — неслось теперь со всех сторон.

Артем на что уж хорош ростом — и то почти ничего не смог разглядеть (бедная Лелька, сжатая со всех сторон, чуть не плакала); на миг мелькнуло лицо с тяжелым подбородком и остановившимися глазами, но тут же царь повернулся спиной: возле помоста выстроились представители городского купечества, к нему обращались с приветственной речью, и он стал слушать.

— …Глубокую признательность… радость посещением вашим… нас и потомства нашего останется незабвенным… — доносились оттуда отдельные слова.

— Веди нас к счастью и чести, государь!

— За процветание царства… единого, самодержавного… Ура!

— Ура! — понеслось с того края улицы, который был отгорожен от мастеровых плотной стеной охранников.

— Ура-а! — вырвалось из мощных глоток городовых.

Потом у помоста все засуетились. Царь, так и не взглянув на густую толпу людей, все еще ожидавшую чего-то необычного, в сопровождении своей свиты направился к храму Иоанна Предтечи. Высшие чиновники, именитое купечество, следуя за ним, со слезами умиления и восторга все еще продолжали выкрикивать здравицы. Никому из них не было дела до запруженной людом улицы. В пятом году эта серая масса заставила их бледнеть от страха. Но потом все пришло в норму. Оправившись от испуга, они отомстили толпе, пытавшейся угрожать им и их благополучию. От стыда за свою временную слабость были бессмысленно жестоки, беспощадно подавляли каждую попытку протеста.

Сейчас они упивались торжеством. За густыми рядами городовых чувствовали себя безбоязненно.

— Темка, ты хоть чего-нибудь видел?

— Все, что хотел, видел. А ты, Лелька, что видела?

— Затылки. Впереди одни только затылки. Меня так сдавили, я чуть не кричала. Царя-то ты видел?

— Угу. Еще как видел.

— Ну и что? Какой он?

— Да вроде ничуть не изменился.

— Шутишь все. Я спрашиваю, выглядит как?

— Обыкновенно выглядит. Вон нашего Маркела приодеть, вполне сойдет. Только не согласится он, обидится…

— Да ну тебя! Никогда ничего серьезного не добьешься. Почему он не сказал чего-нибудь нам? Мы же ждали?

— Глупая ты, Лелька. Об чем же он с тобой говорить будет?

— А я и не о том вовсе, чтобы со мной. Его тыщи народу ждали. Мог бы и сказать что-нибудь.

— Побоялся. Подумал: «Я скажу слово, мне в ответ десять. Не переспоришь». Вот и промолчал.

И Артем, и Лелька направлялись к тому месту, где оставили Родиона. Из Предтеченской церкви царь уехал сразу — машину подали к самой паперти. Не ожидая больше ничего интересного, народ расходился. Поискали, поискали Родиона, но его уже не было. Видимо, ушел. Зато встретили Ваську Работнова. Веселого, довольного собой и вообще всем миром. Довольным было его широкое, сонливое лицо, довольными казались залитые вином глаза. Васька с интересом наблюдал за старухой в черном платке, которая до этого, во время смотрин царя, пихала Артема локтем сетовала, что улицы не политы водой. Сейчас, она, оглядывая прохожих маленькими хитрыми глазками, набожно крестилась и приговаривала в расчете на слушателей:

— Вот и слава богу, повидала царя-батюшку… Теперь и помирать можно…

Васька, покачиваясь перед ней, дивился, крутил головой.

— Помирать! Да ты что, бабушка, — с ласковой укоризной сказал он ей. — Помирать… А хоронить-то тебя, бедную, кто будет? Чай, некому?