Лидия Обухова - Глубынь-городок. Заноза

Снежко только молча усмехнулся.

Николай Снежко был из тех людей, о которых на первый взгляд не скажешь ничего определенного: ну, молодой, веселый, в компании не дурак выпить, дадут дело — не откажется, но добровольцем вперед не полезет. Была у него фронтовая поговорка: «После нас не будет нас», — и он совал ее всюду, к делу и не к делу: то шутливо, то иронически, то бесшабашно.

Когда Ключарев случайно останавливал на нем взгляд, он привычно думал: «Ох, красив, черт!», — но, надо сказать правду, не очень вдумывался, что у Снежко там, за черными бровями…

В начале лета Снежко поехал в область хлопотать, чтобы прислали мелиоративный отряд в район. А дня через два дал уже телеграмму из Минска: «Беру измором министерство. Шлите командировочные». Командировку пометили задним числом. Снежко вернулся в район с приятным известием: мелиораторы выехали. А кроме того, привез накладные на отгруженные для Глубынь-Городка машины: кусторезы — два, корчеватели — один, канавокопатели — два.

— Так и добивался: заместитель министра меня из кабинета выгонит, а я опять иду. «Ох, говорит, проклятый городчук!» А я не отказываюсь: что ж, правда, городчук. Так и в командировке помечено: из Глубынь-Городка.

Когда Блищука в Большанах на время заменил Грудик, Снежко первый сказал в райкоме:

— Нет, Грудик не потянет, Федор Адрианович. Того, что Блищук напутал, не распутает.

— Ну, так предлагай, кого вместо Грудика, — не очень ласково отозвался уставший Ключарев. — Может, мне самому туда идти?

— Вам не надо.

— Тогда тебе? — и вдруг внимательно, будто впервые видя, посмотрел на Снежко.

Тот только шевельнул пушистыми бровями в ответ на этот испытующий взгляд.

— Если райком мне доверит, пойду в Большаны.

— Вот что, брат Николай Григорьевич, — сказал тогда (разговор этот происходил месяц назад) секретарь райкома совсем уже другим тоном, — рабочий день кончился. Жена твоя не обидится, если пойдешь ко мне чай пить? Кстати, расскажешь, как видел в областном городе Лобко. Был ведь у него?

— Был. Хочу тоже с осени, Федор Адрианович, в институт заочно поступать, как посоветуете? Леонтий Иванович там политэкономию читает, обещал помочь на вступительных экзаменах.

— Меня что-то Леонтий Иванович еще не зовет к себе в институт, — ревниво проворчал Ключарев. — Ну, вот тебе моя рука на доброе дело, учись! Будешь у нас по району первый председатель колхоза с высшим образованием!

О том, что в Большаны приехал секретарь райкома, очень быстро узнали по селу, и, будто созывалось какое-то собрание, комната набилась битком. Каждый входящий здоровался с Ключаревым степенно, за руку, и улыбался во весь рот: его уже давно не видели!

Ключарев сел не за стол, а на подоконник, не снимая пальто. Белый шарф вокруг загорелой шеи придавал ему вид легкий, праздничный, словно он только что вернулся из отпуска.

— Ну, ну, — говорил он, пуская вверх дым душистых привозных папирос, — что же вы тут за месяц хорошего сделали?

Все заулыбались переглядываясь.

— Жито собрали и сдали госпоставки, канавы копаем, торф возим. Помогаем Лучесам бульбу копать. Авансы выдали на трудодни… — Антон Семенчук загибал пальцы, крепкие и темные, как древесные корни.

— А еще? А еще?

— Сад садим, товарищ секретарь.

— Сколько га?

— Двенадцать.

— Да это большанцам по одному только яблочку в праздник! А если двадцать га? Вот, товарищи, все правление налицо, давайте сразу и решим. На будущий год столько саженцев не получите, учтите: сейчас многие колхозы не при деньгах, а потом станут побогаче. Ну, а вы и теперь миллионерщики, гроши у вас все-таки есть.

Все засмеялись. Снежко хлопнул ладонью.

— Согласен! — сказал он, засверкав глазами. — Дадим еще две тысячи на сад!

— Так… Еще что нового?

Все старательно припоминали.

— Гараж будуем, свинарник.

— А новое, новое? Будуете-то вы давно.

— Канав богато накопали, — с гордостью повторил Антон Семенчук. — Хотим землю нашу по-хозяйски осваивать: сто га осушить, двести выкорчевать. За осень канаву до Глубыни доведем.

Ключарев посмотрел на всех лукаво, исподлобья.

— Говорят, вы все по Блищуку плачете, просите его обратно?

Снежко, тотчас подпадая под его тон, начал вслух прикидывать:

— Тогда я опять в райком или подыскивать какую другую работу, Федор Адрианович?

Хотя все понимали, что шутка, кто-то обеспокоенно крикнул:

— Да никто не жалеет!

Ключарев закурил от лампы; все его лицо осветилось, глаза стали совсем прозрачными, плутовскими.

— Не знаю, как вам, а мне ваш новый председатель нравится, а?

— И нам нравится, — отозвались с облегчением.

Снежко вдруг густо покраснел и, сам рассердившись на себя за это, буркнул, хмуря густые брови:

— При чем я? Все помогают.

И, повернувшись к Ключареву, словно эта похвала вызвала его на честную откровенность, сказал:

— Одно у нас плохо, Даже докладывать совестно: распахали шесть га клевера. Направляли тракториста в одно место, а он на другое попал. Недоглядели.

— И силос недоглядели? — спросил секретарь райкома, улыбаясь своей самой доброй, самой лучезарной улыбкой.

Большанцы крякнули, переглянулись.

— Мне сказали, я удивился! Как так большанцы ботву картофельную потеряли: шестьсот га было — и ни одной тонны силоса! А ведь как говорит постановление сентябрьского Пленума? Буквально все превращать в молоко, мясо.

— Ошиблись, — сказал Снежко, опуская глаза.

— Если так ошибаться, товарищ Снежко… Ведь ты сам председателей ругал за это, когда сидел в райкоме.

Кругом заулыбались.

— Э! Там легче было!

— А почему легче?

— Так, за вашей спиной. А здесь сам хозяин!

— Он за моей спиной, а я за чьей? Э-э, нет: так не пойдет работа, товарищи. И еще хочу об одной ошибке напомнить, — сказал Ключарев. — Как сажали весной картофель? Рядками? Трудитесь зря, урожаи низкие. Вы партии верите? То, что она делает, это для блага народа?

— Для блага! — согласно выдохнули все разом, глядя на Ключарева неотрывно.

— Так если она рекомендует квадратно-гнездовой способ, значит, он лучший? А кое-кто и сейчас шипит, что по старому способу больше собирали. Вы на это не поддавайтесь!

Ключарев вдруг задумался, медленно обвел всех глазами и натолкнулся взглядом на Василия Мороза, завуча школы. Тот вошел позже всех, сидел у самой двери, сложив руки с тонкими нервными пальцами на коленях.

— И жить нам надо тоже интереснее. Вот хор в Большанах неплохой. А пусть будет и оркестр! Вы ведь сможете, товарищ завуч, руководить оркестром?

Мороз поспешно приподнялся, утвердительно наклонил голову. Мужики зашевелились, стали прикидывать: сколько это? Пятнадцать тысяч?

— Нет, меньше. Тринадцать с половиной. Сам поеду, достану. Ведь у нас дети растут. Съездит ваша дочь в Минск, в Москву, посмотрит, — скучно ей потом здесь покажется! Вот сын у Семенчука выучится — тоже с нас спросит. В каком он у тебя классе, Антон Иванович?