Алексей Кожевников - Том 2. Брат океана. Живая вода

Там — Хулат, Сабдарат, Пазрахат… целый табун. Но Харат почему-то оставлен на заводе, — и Эпчелей не знал, куда же ему девать себя.

В тот момент, когда Эпчелей заметил в раскольном станке своего Харата, он решил покинуть завод. Он потерял там невесту, товарищей, любимую работу, доверие, вот отнимают последнее — любимого коня, значит, и сам он не нужен здесь. Эпчелей решил следовать за своим табуном, чтобы, когда сдадут его в другие руки, поступить туда на работу.

И вот любимый Харат оставлен на заводе. Зачем? Кому? Ни один из табунщиков, кроме самых малых да самых старых, не будет ездить на коне, которого не обучал. А старому и малому Урсанах не доверит такого коня, как Харат. Не пошлет его и на рабочий двор возить дрова, навоз, мусор. Оставлен Харат, конечно, табунщику. Но кому? Может быть, Урсанах хранит его для Эпчелея? Может быть, что-то переменилось и ему снова дадут работу?

Конская туча начала уплывать за горизонт. Эпчелей взбежал на другой курган, повыше, сорвал с себя шапку, замахал ею:

— Э-го-го-о!.. Прощай! Прощай!

А затем быстро пошел назад. Шел и думал. Он докажет, что не такой уж погибший человек и не совсем вылетел из «седла». Он еще будет в нем, еще будут говорить: «Эпчелей — наш лучший табунщик».

После трех месяцев жизни в косяках жеребцы-косячники становятся не нужны там, их тогда сводят в отдельный табун. Стабунивание косячников, пожалуй, самое трудное и опасное из всех дел в коневодстве. Орешков, Урсанах и Домна Борисовна долго готовились к этому: постоянно расспрашивали табунщиков, как ведут себя жеребцы, выезжали наблюдать сами, изучали записи прошлых лет. Потом на основе этого составили шкалу злобности жеребцов. Список начинался мудрым, сдержанным Фениксом и заканчивался Буяном.

В назначенный день жеребцов отделили от косяков через раскол, там обратали, подрубили и затупили рашпилем копыта, чтобы сделать это страшное оружие как можно безопасней, затем повели к базу для стабунивания. Вели быстро, стараясь утомить.

Баз был круглый и мягкий — с обшивкой из соломы. В разных местах его встали табунщики с длинными кнутами. Потом, держа в недоуздках, впустили четверку самых незлобных жеребцов и подвели их друг к другу. Жеребцы подняли угрожающий рев. Это не наказывалось. Но при первой же попытке затеять драку жеребец получал удар, два, сколько нужно, пока не успокоится.

Пошумев недолго, жеребцы успокоились. Их выпустили из недоуздков. На свободе они решили вновь поскандалить. Тогда их заставили побегать по кругу, вдоль стен база, и мир был восстановлен.

Следующих, более злых жеребцов вводили поодиночке. Эти уже не ограничивались ревом и угрозами, а настойчиво лезли драться. Их усмиряли то кнутами, то гонкой по кругу на корде, — и так до тех пор, пока забияка не утихал. Каждый новый жеребец вносил в группу выпущенных беспокойство, которое в любой момент могло превратиться в жестокую свалку. Каждый рвался в главари. При всей бдительности табунщиков то и дело вспыхивала борьба за первенство: удар копытом, хваток зубами.

Главарем косячников уже много лет был Феникс. Но на время косячной жизни жеребцы забывали про это, возвращались из косяков с привычкой командовать, и Фениксу всякую осень приходилось заново утверждать свое главенство. У него была своя тактика: он делал вид, что власть ему смертельно надоела, и держался в сторонке, когда новоявленные атаманы дрались меж собой, свергая один другого, а потом задавал трепку победителю.

Ввели в баз последнего жеребца — Буяна. И табунщики и кони ожидали, что Буян, как другие, сначала обнюхается, пошумит, узнает, кто главный соперник, и пойдет на него. Буян же без всяких предисловий кинулся к Фениксу. Табунщики, державшие его, от неожиданности полетели с ног, и Фениксу, не думавшему о защите, грозил страшный предательский удар. Но в последнюю минуту в баз перемахнул через стенку Эпчелей, схватил Буяна за повод и рванул назад. Зубастая пасть, способная одним ударом размозжить Фениксу холку, промахнулась. Эпчелей крикнул табунщикам, чтобы занялись другими жеребцами, среди которых началось волнение, с Буяном же он управится один.

Остервеневший забияка делал самые невероятные броски, много раз всем казалось, что для избранной им жертвы нет уже спасения, но Эпчелей дергал повод, и зубы драчуна ляскали попусту. Едва конь заносил ногу, чтобы лягнуть соседа, ее тотчас обжигал кнут.

Но вот Буян выдохся. Другие жеребцы почувствовали это и на попытки лягнуть их, укусить начали отвечать тем же. Получив удар копытом от Феникса, который решил, что наступило его время показать, кто истинный вожак, драчун сразу переменил злость на миролюбие. Тогда его освободили от недоуздка.

Потом всех жеребцов выпустили из база. Там их окружили верховые табунщики и погнали на пастбище. Стабунивание в базе — только часть работы, остальное делается в степи.

Эпчелей отошел в сторону, он был тут пока еще отставным человеком.

— А ты чего в свидетелях? — крикнул ему Степан Прокофьевич. — Валяй за ними!

Табунщик радостно вздрогнул, шагнул вперед, но тут же осекся:

— Я пеший.

Степан Прокофьевич задумался на миг, потом выскочил из седла:

— При таком деле стоять сложа руки… Бери Кондора!

После вольготной жизни в косяке кому может быть приятен тесный баз с драчунами на подбор, с кнутами и недоуздками? И жеребцы с места ринулись галопом, все хотели поскорей убежать, но каждый — в свой косяк. Удержать табун, охваченный этим желанием, есть только один способ — обмануть его.

Табунщики не давали жеребцам разбегаться, но бежать вперед не мешали. И кони, даже если понимали, что ведут их неладно, все-таки надеялись, дав вынужденный крюк, очутиться в родном косяке.

Были, правда, нетерпеливые, которые пытались бежать прямо в косяк. Этих учили послушанию кнутами.

Эпчелей, проводив табун до пастбища, вернулся на завод сдать Кондора, а через три дня приехал снова уже постоянным табунщиком. Под его седлом был снова Харат.

После сдачи коней в армию и вывода косячных жеребцов конское поголовье заново переформировали, косяки опять соединили в табуны и перевели к озеру Джирим. Котловина вокруг этого озера прикрыта высокими холмами и не так подвергается налетам ветров, буранов, как другие. Сюда на осень и зиму перегоняют самые нежные табуны: жеребых маток с сосунками и годовичков.

В половине сентября на Джирим приехали Павел Мироныч, Домна Борисовна, Урсанах.

— Уф-ф! И растрясло же меня: руки, ноги вот-вот отвалятся, — бормотал зоотехник, протягивая руку к Боргоякову, чтобы опереться на его плечо, а другой передавая Олько повод. — Ну и степь же… Какая она большая стала… Раньше я всю пулей, а теперь и шагом-то… Уф-ф! — и мешком ухнулся табунщику на руки.