Анатолий Знаменский - Иван-чай. Год первого спутника

— Ну… Лена! Что ты?! — растерянно забормотал Павел, зачем-то снимая перчатки. — Ну, зачем же ты!..

Он уже вытирал ей слезы теплыми пальцами, растерянно ерошил тугую, жесткую на ощупь челку, выбившуюся из-под косынки.

Холодная луна заливала улицу мертвым блеском. Пробирала дрожь.

— Проклятый… Проклятый нор-ми-ровщик! — вдруг яростно прошептала Лена, отталкивая его руки, отирая лицо рукавом, и отступила в сторону.

Поправила косынку, подбила волосы и пошла тихонько впереди него, злая, замкнутая, одинокая.

Когда подошли к общежитию на Кировской, Павел еще не успел прийти в себя. А она спокойно подняла руку в варежке, стряхнула снежинки с его плеча (точь-в-точь как Надя в прошлый раз) и, вздохнув, сказала с усталым равнодушием:

— Иди отдыхай, поздно уже… И… — голос чуть подтаял, — и прости меня, Павлушка.

— Что ты! За что?!

— Так. Ни за что, — совсем твердо, почти бесстрастно ответила Лена.

Коснувшись на прощание варежкой его щеки, быстро пошла к общежитию. Сухо заскрипел снежок.

Он стоял, растерянно потирал руку перчаткой, ждал, что она обернется. Лена не обернулась.

От холода, усталости, бурного дня постукивало в висках.

Дома Павел сказал матери:

— Завтра пойду на работу на два часа раньше, дефектовщиком по совместительству заделался. Разбуди, если разосплюсь.

Мать вздохнула — она по привычке, со времени работы на трассе, жалела его.

А Катя скептически усмехнулась.

— В школу бы не опаздывал, а реформы в масштабах гаража мог бы делать и не с таким уж рвением!

— А ты откуда такими сведениями располагаешь? — холодно спросил Павел.

— Один знакомый у меня есть из вашей конторы, он все знает, — насмешливо сказала Катя и, поставив ему чай, ушла в свою комнату.

«Сейчас будет свои бигуди закручивать!» — почему-то озлился он на сестру. Голова окончательно раскалывалась. Неизвестно почему Павел в последнее время стал внимательнее к матери, но враждебнее к сестре. Злился на Катю без всяких, казалось бы, поводов.

Мать, конечно, пожалела его — в мастерские Павел пришел только в половине девятого. В цехах работали уже больше часа.

В гараже было шумно, и он поспешил туда.

Сквозь привычный запах окалины и горелого масла, сквозь синюю дымку отработанного газа он ощутил вдруг некое беспокойство, встревоженность людей. Ощущение было странное, необъяснимое, и все же оно не обмануло его.

Ремонтники не работали. Ткач сыпал громогласными ругательствами, наступал на Ворожейкина, а тот не сдавался, отвечал не менее круто. В сторонке, на перевернутой жестяной ванне сидел Тараник, мрачно сплевывал и затравленно озирался. Остальные молча внимали со своих мест. Ни начальника, ни мастера в гараже не было. Кузьма Кузьмич, впрочем, теперь и не обязан был вмешиваться в слесарные дела, он отвечал за механический.

— В чем дело? Почему базар? — спросил Павел.

Ткач злобно глянул и, словно обрадовавшись, шагнул навстречу.

— Первые плоды приказа! Анархия — мать порядка! Это же вре-ди-тель-ство!

«Этого и нужно было ждать для начала», — сообразил Павел, а Ткачу заметил:

— Ты потише. И говори толком!

Говорить толком было нечего. Оказалось, что любимец бригадира Тараник после добровольной разбивки по звеньям оказался за бортом, его никто не хотел в напарники.

Просто удивительное дело! Человек больше года висел на Доске почета, получал больше всех в кассе. И как раз с ним-то никто не хотел работать. Отсюда и разгорелся сыр-бор.

Павел развеселился.

— Из-за одного Тараника и скандалим? Простой за твой счет, бригадир. И не напирай на людей, они сами как-нибудь разберутся. Сами решат, как быть с дутыми рекордистами!

Тут уж не выдержал Тараник:

— Как то есть люди! А я кто, не человек? Безработным мне, что ли, быть? Или как?

— Безработных у нас не полагается, а единоличником… вполне! — возразил Павел. Его вдруг поразила одна мысль — целое открытие.

Еще вчера Стокопытов был не в силах выгнать этого проходимца с отличными показателями, даже если бы захотел. Недоставало нужной формулировки. А жизнь, еще только направленная по верному руслу, распорядилась совсем просто, без канцелярских тонкостей и ухищрений.

— Безработных у нас нет, — повторил Павел, обходя Тараника, словно неодушевленный предмет. — Таких, верно, не водится, а вот паразиты еще, к сожалению, есть. Сиди, жди начальника. Может, определит в смазчики.

— Много берешь на себя, Терновой! — фальцетом закричал Ткач. — Много берешь! Не в свое дело лезешь всеми четырьмя лапами! Мы еще посмотрим, до директора дойдем! А нет — ищите нового бригадира!

Ну, этого и слушать нечего.

— Толкуй с людьми, что ты ко мне-то привязался? — кивнул Павел Таранику и направился в контору.

Но у порога неожиданно остановился.

Черт возьми, как же он сразу не заметил? Два трактора, приготовленных вчера к демонтажу, были уже раскиданы по узлам и деталям. Ведь их должны разбирать с его участием!

Ткач попросту срывает все его попытки вмешаться в ремонт. Теперь попробуй определи категорию износа: каретки разобраны, катки свалены в общую кучу. Пусковые моторы без кожухов валялись на монтажном столе, а на ближнем тракторе уже сорвали и топливную аппаратуру. В спешке по полу разлили масло. В недрах вскрытых бортпередач хитровато и маслянисто скалились зубья шестерен. Вот гады!

— А кто разрешил без контроля раскидать новые трактора? — глухо, угрожающе спросил Павел.

Ткач давно ждал этого вопроса. Неторопливо, вразвалку подошел к Павлу, независимо поправил свою кепочку.

— А что прикажете, ожидать вас всей бригадой? Пока отоспитесь в постелях!

— Но у тебя же на сборке до черта!

— Мне видней, Терновой.

— Я эту скоропостижную разборку к, сдельной оплате не приму, учти. Хватит сочинять высверловки болтов!

Ткач позеленел, ринулся с поднятыми руками:

— Кровь из работяг… пить?!

Павел стиснул зубы. Так захотелось хоть на минуту сложить с себя конторские обязанности и потолковать с Ткачом по-рабочему, глаз на глаз.

— У меня есть право, — спокойно сказал он. — Нормировать только абсолютно точные объемы.

— Это мы еще посмотрим! За самоуправство потянем куда надо! Как мелкий хозяйчик крутишь-вертишь!

— Ну чего мелешь-то, чего мелешь?! — раздался вдруг металлически-звонкий девичий голос.

Это Лена.

Она уж минут пять стояла в дверях механического, слушала мужской гвалт.

— Чего ты мелешь, рабочий человек?!

Ткач цыкнул сквозь зубы длинным плевком. Отвернулся. Но Павел отчего-то заскучал от этой неожиданной поддержки.

Дожил, докрутился! Девчонки-хохотушки начинают оборонять.

Ну, погоди, Ткач!

В гараже появился Стокопытов.

Едва услыша о повременке, многие сразу же приняли сторону Ткача, ополчились на Павла. Стокопытов часто заморгал, терпеливо выслушивая слесарей.