Анатолий Знаменский - Иван-чай. Год первого спутника

Ох, как не любил начальник этих трений с бригадиром и слесарями! Как ни оправдывай их, а все же конфликты… Разбирательства эти могли нежелательно сказаться по службе. К тому же правого всегда трудно отличить от виноватого, почти столь же трудно, как сработанную деталь от исправной, — он же не был механиком! А Терновой по молодости лезет на рожон. Подведет он его перед самой пенсией как пить дать!

— В чем дело? — спросил он Тернового.

— Приказ срывают умышленно, — сказал Павел деревянным голосом, норовя угодить в уязвимую точку стокопытовской души. — Вместо того чтобы заканчивать старые машины, Ткач по-воровски раскидал еще две. Так дальше нельзя работать!

Не выполняется приказ! А Стокопытов не раз говорил: «Сначала выполни распоряжение, а потом можешь критиковать и жаловаться».

— Ткач, пишите объяснение! — сказал Стокопытов. И, вскинув голову, направился в кабинет.

— Не буду писать! — заорал Ткач. — Снимайте с бригадиров!

Из дальнего угла скалились Мурашко и Муравейко, они вовсе и не бросали работы. Эрзя Ворожейкин с досадой плюнул и, вооружившись ключами, полез в смотровую яму.

— Давайте, ребята! За дело! — сказал Павел. — Звенья не отменяются.

Стокопытов ждал его в кабинете, успел включить свет. Круглое, мясистое лицо обвисло мешками, выражало страдание.

«А не перегнули мы с тобой, дружище?» — прочел Павел в его усталых глазах.

«Как только удалось тебе, Максим Александрович, усидеть так долго в директорском кресле, вот чего я не могу понять…» — в свою очередь, прочел Стокопытов в глазах Тернового.

— Так что там конкретно? — выдержав паузу, спросил Максим Александрович.

— Не хотят люди Тараника в звенья принимать! А он у нас бессменно на Доске почета. Теперь куда хотите его.

«Еще новое дело!» — заморгал Стокопытов.

— Но это же здорово! Ей-богу, Максим Александрович! Оздоровляется обстановка! — воскликнул Павел.

— От такого оздоровления можно за милую душу ноги протянуть, — мрачно возразил Стокопытов и неуверенно перелистал книгу приказов. Не обнаружив ничего предосудительного в строчках вчерашнего злополучного приказа, поднял вопросительный взгляд. — Ты вот что, Павел Петрович. Пойми, это самое… Увольнять никого нельзя, я вот готовлю бумагу о недостатке рабсилы на капремонт. Скажут, что же вы?.. Пронормируй наряды-то по-старому, шут с ними, а? Беды наживем. Потом уж наладим как-нибудь заново.

— Нельзя их нормировать. Не имеем права.

Только так: казенно, грубо, без логических доводов. Не имеем права! И все. Для Стокопытова это звучит, как удар пожарного колокола. Он понимает, что так и в самом деле нельзя, но как все это ново и трудно.

В кабинет вломился Ткач.

На этот раз он, по-видимому, не собирался спорить и вообще «брать на горло». Пока что его ценили за поворотливость, умение «достать», вырыть из-под земли, а при нужде не замечать вынужденного простоя. Что еще нужно от бригадира в условиях «пожарной команды»?

Ткач приблизился с выражением оскорбленного достоинства. Даже промасленная кепочка сидела на голове прямо, чуть прикрывая жидкую челку. Телогрейку он застегнул уже здесь, на ходу, перед лицом начальника.

Положил на стол клочок бумаги и молча отступил на шаг к двери.

Стокопытов мельком глянул в бумажку и сразу обрел спокойствие. События перемещались из шумного гаража на белую бумагу, в область резолюций, и это успокаивало.

— Хорошо, идите, я разберусь, — миролюбиво кивнул он.

Ткач вышел, а начальник молча подал бумажку Павлу.

— Что будем делать?

Ткач просил уволить его по собственному желанию. Подпись с залихватским росчерком, словно охотничье лассо, охватывала нижнюю строку мертвой петлей.

— Ну, что будем делать? — повторил Стокопытов.

Мирный тон свидетельствовал о готовности начальника удовлетворить просьбу Ткача. Но кого взамен? Вопрос не из легких — гаражи могут остаться без всякого присмотра.

— Ткача давно нужно было гнать, — сказал Павел. — В цехах что ни парень, то голова. А в бригадиры, будто по заказу, жулика нашли.

Стокопытов страдальчески засопел. «Все это не так просто, — можно было понять смысл его сопения. — Ткач никогда не требовал актов на простои, умел договориться с начальниками колонн насчет рекламаций… А ну как новый бригадир случится под стать тебе, Терновой? Тогда что?»

«Кого думаешь?» — немо спросил начальник.

В самом деле, кого? Может, Эрзю? Не пойдет, он и на звеньевого едва согласился. Может, попросить Федора Матвеевича? Стар, устанет бегать, особенно в первое время.

Тут Павел вспомнил о недавнем разговоре с Сашкой Прокофьевым. Молод, правда. Но у него высокий разряд, энергии не меньше, чем у Ткача, а главное — честность. Главный резерв в каждом деле! А молод, что ж, это, может быть, и лучше.

Стокопытов не ожидал, что Терновой назовет столь подходящую кандидатуру. Он и сам любил этого кудрявого парнишку с виноватыми, озабоченными глазами. Но он же токарь!

— А зачем токарей растаскивать?

— Токари у нас в излишке. Вот я завтра Кузьмича заставлю выложить плашки Лендикса, тогда посмотрим, куда вы токарей денете! Они крепеж точат, это дело?

— Да! — вне себя развел руками Стокопытов и, схватив свой трехцветный громоотвод, через все заявление наложил резолюцию: «Уволить».

— Зови сюда Прокофьева! — скомандовал он.

Сашки в мастерских не оказалось. Павел позвонил Наде:

— Ты по забывчивости не уволила Прокофьева?

Надя взволнованно вздохнула в трубке:

— Прокофьева я не видела, а вот тебя, боюсь, придется рассчитывать! Что ты там творишь? Скандал на всю контору, заявления какие-то на тебя потащили директору! Приходи, жду.

— Ты скажи, где Сашка. Со мной ничего не случится. Ну?

Надя не ответила, обиженно положила трубку.

Табельщицу он разыскал в механическом. На вопрос о Прокофьеве Майя строго насупила подбритые бровки и молча показала в список на фанерном листе. Табель свидетельствовал, что лучший токарь Прокофьев уже второй день числится в прогуле.

Почему все-таки так трудно?

Стокопытова ты, Терновой, вновь расстроил и заставил нюхать пробирку, Надю обидел без явной причины. Уже во второй раз. Какой же ты человек, если около тебя даже близким людям жить неуютно? Может, все-таки полегче нужно?

Работать не мог. Достал наряды и справочники, бессознательно тасовал их, как гадалка тасует карты. Потом неизвестно по какой причине в руках оказался ключ от сейфа, и Павел с той же бессознательностью начал царапать продырявленную, напоминавшую ломоть сыра стенку выдвижного ящика. Занятие это, по-видимому, служило нервной разрядкой не только ему, но и самым благонамеренным его предшественникам. Они-то, словно жуки-древоточцы, и превратили за долгие годы крашеную доску в некие бесплодные соты, ячеистую древесину.