Борис Миллер - Под радугой (сборник)

Одно только было хорошо: никто из пассажиров не обращал на нее внимания и не приставал с расспросами. Она почти ничего не ела — не хотелось, лежала, неотступно думая о своем, и тихо стонала от непрекращающейся головной боли.

Примерно на пятые сутки в вагон вошел пожилой военный с миловидной молодой женщиной и девочкой с золотистыми косичками и васильковыми глазами. Они заняли освободившееся место напротив Лии. Девочка, освоившись, уже на следующий день стала тормошить Лию:

— Бабушка, а бабушка, почему ты с полки не слезаешь? Ведь ты заболеешь, если будешь все время лежать…

Девочка часами простаивала у окна, восхищаясь всем, что видела, и то и дело звала отца, мать и Лию:

— Смотрите, смотрите! Чего вы не смотрите? Какие горы высокие! Ой, как страшно!

— А вон березки… Сколько их, мама! Одни березки— и внизу, и на горе…

— Сейчас большой город будет*! Папа, смотри, какие высокие трубы…

Отец и мать нехотя вставали, смотрели в окно и тут же снова садились: читали или играли в домино с соседями по вагону. Лия не трогалась с места.

Родители девочки были славные люди. У них нашлись для Лии порошки от головной боли. Особого облегчения порошки не принесли, но она была им благодарна за внимание.

Узнав, что Лия едет в Биробиджан, отец девочки, Иван Григорьевич, — так к нему почему-то обращалась жена, — произнес с большим уважением, относившимся то ли к Биробиджану, то ли к Лие, ехавшей туда.

— Знаю. Знаю, как же…

— Как, и вам известно о Биробиджане? — удивилась Лия.

— Что же тут удивительного? — не понял военный. — Об этом пишут в газетах.

— Недавно уехал туда один наш знакомый из Ленинграда, — вмешалась в разговор его жена.

— Строитель, — добавил Иван Григорьевич. — Его послали туда.

— И мой сын уехал. Тоже строитель. Его не посылали, он сам уехал, — сказала Лия.

— Давно? — спросила жена военного.

— Вот уже два года.

Иван Григорьевич, прищурившись, глядел на Лию.

— А вы, наверное, противились, не отпускали?

— Откуда вы знаете? — изумленно взглянула на него Черновецкая.

— Ведь так? — улыбнулся военный. — Старики всегда с трудом отрываются от насиженных мест. А молодежь стремится к новому. И правильно. Биробиджан — новое, большое дело!

Лия слушала и все больше изумлялась. Иван Григорьевич, русский человек, говорил об этом совсем как ее сын.

Девочка, стоявшая у окна, вдруг с таким восторгом захлопала в ладоши, что родители быстро встали и даже Лия рискнула подняться с места и глянула в запыленное стекло.

— Байкал! — радостно воскликнула девочка. — Смотрите, вот он, Байкал!..

В распахнувшейся раме расступившихся голубоватых гор с едва заметными на фоне неба белоснежными вершинами Лия увидела зеленоватую, ослепительно сверкавшую на солнце водную гладь… Казалось, поезд мчится прямо по воде… У Лии закружилась голова. Она упала.

Пассажиры, стоявшие у окон, бросились к Лие. Девочка забыла о Байкале и в страхе опустилась перед ней на колени.

— Бабушка! Что с тобой?

Пассажиры с трудом привели Лию в чувство.

Теперь она уже совсем не вставала с места. Даже девочка боялась ее тревожить и старалась как можно тише выражать свой восторг, чтобы с бабушкой опять чего-нибудь не случилось. Впрочем, спустя двое суток, девочка и ее родители вышли на одной из маленьких станций. Прощаясь, Иван Григорьевич сказал:

— Я буду недалеко от ваших мест. При случае с удовольствием наведаюсь.

Теперь, когда она осталась одна, тяжелые мысли стали еще тяжелее. Вспоминался покинутый родной город, домишко, доставшийся ей от родителей, кладбище, на котором остался Азриэль… Думала она и о своей сестре из Шполы. До болезни Лия не виделась с нею шестнадцать лет. А ведь от Шполы до Кировограда меньше суток езды. Сейчас Лия едет уже которые сутки, а конца все не видать. Конечно, сестру свою она никогда больше не увидит… А увидит она своего сына? Найдет ли она его?

— Это оно и есть? — спросила Черновецкая, выходя из вагона и с трудом ступая отвыкшими от ходьбы ногами. — Это и есть Биробиджан?

Она обращалась к Берманам. Они стояли одни на платформе, на которой не было даже станционного здания. Куда-то вдаль убегали рельсы.

Поля и Даниил ехали с тем же поездом. Но в Москве они не смогли попасть в один вагон и только время от времени заходили проведать Лию.

— Стало быть, это и есть Биробиджан? — удивленно повторила Лия, когда поезд, хрипловато прогудев, уехал, оставив их одних с узлами на станции.

— Очевидно… — проговорил Даниил, озираясь по сторонам, и вдруг хлопнул себя по мясистому носу.

— Что с вами? — удивилась Лия.

— Не знаю… Укусила какая-то чертовщина! Муха, что ли…

— Это, должно быть… — начала Поля, но, не договорив, схватилась обеими руками за лицо.

— Ага, — догадалась Лия, — это, наверно, и есть биробиджанский «гнус»! Стало быть, и в самом деле приехали!..

Занятые первой встречей с местными комарами, они и не заметили, что кто-то обращается к ним.

— Вы переселенцы? — спрашивал какой-то небольшого роста человек на кривых ногах, в резиновых сапогах, чуть ли не до верху забрызганных грязью.

— А если переселенцы, так что? — раздраженно отозвалась Поля. Человек почему-то не внушал ей доверия.

— Да-да, переселенцы! — сказал Даниил, смущенный неожиданной резкостью жены, надеясь на то, что этот человек отведет их куда-нибудь, где можно будет укрыться от этих комаров.

— Чего же вы молчите? Так бы и сказали! Пойдемте, я отведу вас на переселенческий пункт.

— Это что еще такое? — насторожилась Лия.

— Это вроде гостиницы для переселенцев. Идемте!

При этом он деловито оглядел ноги новоприбывших.

На Поле были поношенные туфли на низких каблуках, на Данииле — легкие ботинки. Человек сокрушенно покачал головой и обратился к Лие:

— У вас, бабушка, такое длинное платье — не вижу, что у вас на ногах.

— А какая разница? — обиделась Лия.

— Большая разница! — ответил тот. — Если у вас сапожки вроде моих, это еще куда ни шло. Но если вы, извините, ходите в таких же гамашах, как они, то нам с вами будет нелегко… Ну, да ладно, придется, видать, двинуться дальним путем.

— А какой это дальний путь? — спросила Берман.

— Путь такой, что шагать немного дольше, но зато вы не оставите своих ботиночек в грязи.

— Неужели такая грязь?

— Грязь грязи рознь! Вот поживете, сами увидите, что без таких сапог, как у меня, здесь не обойтись. Пошли! Идите за мной.

— Боже мой! — вскрикнула Лия, как только, вслед за провожатым, сошла с песчаной насыпи.

— Что такое? — испугались Поля и Даниил.

— Боюсь идти дальше! — Лия повернула обратно.

— Почему? Господь с вами! — удивилась Поля.

— Боюсь! — кричала Лия. — Земля качается, как опара… Живьем проглотит…