Георгий Марягин - Озаренные

— Если ясно, что путаная, ее можно исправить, историю, — многозначительно произнес Алексей.

— Нам, женщинам, трудно исправлять. Мы принадлежим не только себе, но и детям.

— Дети потом разберутся...

— Нужно ли им разбираться в ошибках отцов и матерей?

— Варя, ты напрасно настраиваешь себя так.

— Не я настраиваю. — Варя отвернулась, у нее угловато приподнялись плечи.

— Ты слишком строга к себе, — еле касаясь ладонями ее плеч, сказал Алексей. — Мне кажется, что ты чего-то недоговариваешь... Разве со мной нельзя быть откровенным?

На море ложились сумерки. На берегу зажигали костры. Темное зеркало воды разрезали огненные столбы. Слышались всплески волн, звуки музыки, гомон, смех людей.

— Всего не расскажешь! Слов не хватит. Пошли танцевать, — вдруг крикнула Варя и, не оборачиваясь, прыгнула с откоса. Зашуршал сухой песок. Алексей прыгнул вслед за ней.

Коренев облокотился на подоконник.

Из густого сплетения бузины, барбариса, желтой акации взлетали цветистые непоседливые птахи. Но их звонкое, веселое щебетание не отвлекало парторга от привычных забот...

Недавно закончилось совещание партгрупоргов. С легкой руки Шаруды еще одна лава перешла на односменку.

Коренев в уме проверял работу лав, как учитель проверяет успеваемость учеников... Самая трудная, шестая лава стала увеличивать добычу. Вспомнилось: утром в красном уголке общежития шестой лавы молодые шахтеры изучали чертежи углепогрузочной машины.

«Пора организовать филиал техникума, — подумал парторг. — Многие окончили семь-восемь классов. В клубе свободные комнаты найдутся».

Он подошел к столу, открыл блокнот, сделал заметки. Из блокнота выпало письмо жены, начал перечитывать. «Хорошие письма шлет Тося!»

Ему представилось, как худенькая, с веснушчатым, облупившимся от загара лицом жена склоняется над письменным столом. На коленях у нее — Витенька. Она вложила в руку малыша карандаш и выводит им слова. Тимур стоит рядом и дергает мать за подол: «Пойдем купаться!»

Кореневу захотелось быть сейчас в Славянске, где отдыхала Тося с ребятами, возле семьи. Они уже месяц были в разлуке. Второй выходной день срывалась поездка в Славянск — то назначат в рейд проверки других шахт, то нужно у себя что-либо организовать.

«В это воскресенье обязательно поеду. Что бы ни было, поеду!» Он представил, как будут вместе купаться, загорать, гулять по лесу.

Стало досадно, что несколько лет подряд ему редко удается побыть с родными, близкими. Дом под боком, а обедать приходится зачастую наспех в столовой, выкраивая каждую минуту.

В памяти возник эпизод: зимой, вернувшись с бюро горкома в третьем часу ночи, он застал Тосю не спящей. По глазам было видно, что она плакала.

— Ну, что, что случилось?

— Так, ничего, — пересиливая спазмы, говорила Тося. — Тоскливо вечером. Особенно, когда ребята улягутся. Хочется быть вдвоем... Когда же у тебя кончатся срочные дела?

«Да, она права — когда же у нас кончатся срочные, «пожарные» дела?! Суетни много, бестолковщины. По два совещания на день...»

Тихо приоткрылась дверь кабинета.

— Можно?

Он по голосу узнал: Барвинский.

— Заходите, — пригласил Коренев.

— Быть может, не вовремя заглянул, Владимир Михайлович? Вы работаете?

— У меня перерыв, — улыбнулся Коренев, — между одним совещанием и другим заседанием... Садитесь — время еще есть.

Приход Барвинского несколько удивил Коренева: до сих пор Барвинский заходил в партком только для уплаты членских взносов.

Молчал Барвинский. Молчал Коренев. Чтоб нарушить молчание, парторг сказал:

— Недавно звонили из Горловки: наши чемпионы «Спартаку» три вогнали. Теперь на второе место по области вышли. Так пойдут — в полуфинал прорвутся.

— Команда у нас сильная. Но только хорошего тренера нужно. Жаль, что я постарел, я бы их потренировал... Давно мне хотелось к вам зайти. Времени нет. Взвалили мы на себя сразу две задачи: односменка, испытания «Скола».

— И обе не из легких, — заметил Коренев. — Особенно испытания. Времени не только у вас не хватает, многие жалуются — сутки тесны.

— Плохо расходуем его... У меня давно было желание побеседовать с вами как с руководителем партийной организации... Я решил уйти с шахты, — только теперь Барвинский прямо посмотрел на Коренева.

Парторг ничем не выдал своего удивления.

— Знаете, товарищ Коренев, — продолжал Барвинский, — оставить работу на предприятии, где прошли годы, трудно... Но нужно уходить.

— Устали, Анатолий Сергеевич?

— Нет, не устал! — Барвинский придвинул свой стул ближе к столу, за которым сидел Коренев. — Буду говорить прямо. Ко мне относятся, как к какому-то... временному, чужому. Я не первый год в угольной промышленности. Говорят, что знаю дело. Но все вопросы стараются решать без меня...

— Какие вопросы решали без вас? — искренне удивился Коренев.

— Внедряют «Скол» — главмех в стороне, переводят лаву на односменку — со мной не считаются. Это кого угодно...

— Хотите знать мое мнение? — поднявшись из-за стола и усаживаясь рядом с Барвинским, сказал Коренев.

— Я потому и пришел...

— Вы сами себя поставили в стороне, создали полосу отчуждения, Анатолий Сергеевич. Разве вас нужно обязывать приказом участвовать в испытаниях новой машины? Вас — инженера, коммуниста. Шахтеры давно уже соревнуются за право испытывать «Скол». Вы в этом деле первой скрипкой должны быть. Это ваше время пришло. Время механиков. А у вас до сих пор с главными инженерами скрытая вражда, спор: кто шахту ведет?.. Не только у нас, на любой шахте. Так ведите же механизацию. Берите ее под свой контроль... Понимаете, приказами Барвинскому не прикажешь. Барвинский настоящий инженер, а это значит — искатель, застрельщик нового. Кто без вас может решать вопросы испытаний «Скола»?.. Изобретатель молодой. Ему помощь нужна. Это одно, а другое — другое нас касается... В том, что инженер Барвинский хочет уйти с шахты, виноваты мы...

Коренев говорил с той подкупающей простотой, в которой не было даже намека на поучения, требования, претензии. Было душевное участие. Искренние слова парторга пронизывало волнение, и это одновременно радовало и обескураживало Барвинского.

Барвинский растерялся, привстал, снова сел.

— И прежде всего я, — снова заговорил Коренев. — У вас огромная выдержка. Прямо скажу: я бы не выдержал. Двадцать пять лет человек работает в угольной промышленности — и все в одной и той же должности. Дело не в окладе, а в том, что вы давно бы на других участках принесли значительно больше пользы... Это я обязан был доискаться, почему ваши знания, опыт не используют на большой работе. И протестовать. Человеку нужно подбирать работу по его опыту. Я, Анатолий Сергеевич, исправлю эту ошибку. Даю слово.